Сохён с ядовитым остервенением втирает во влажные волосы цвета взбесившейся морской волны шампунь с тонким ароматом манго и какого-то экзотического цветка с дохера сложным названием – просто язык сломаешь. Из душа хлещет горячая, едва ли не обжигающая кожу вода, но девушка не обращает внимание ни на температуру, ни на реплику матери под дверью ванной: «Сохён, ну сколько можно?! Ты опоздаешь в школу!». В пустой голове крутится назойливое: «Ты должна соблазнить ботаника. И не просто ботаника. Мин Юнги».

На долю секунды Сохён осознаёт то, насколько же она бестолковая. Просто ужас. С переездом в Корею и переходом в новую школу Чжан обещала себе, что начнёт жизнь с чистого листа. Что станет другой. Станет лучшей версией себя. Сильной, независимой, свободной и крутой Сохён. А стала глупой, безбашенной девчонкой без царя в голове, постоянно втягивающей себя и своих подруг в безумные и безрассудные авантюры, которые, по давнему обычаю, ничем хорошим не кончаются.

И сейчас, волею своего дурного слова, Чжан должна соблазнить совершенно ни в чём невиновного парня. Спрашивается: а нахуя? Чтоб ни ей, ни ему жизнь мёдом не казалась? Или что?

Сохён усмехается совершенно горько и это даже не от шампуня, хотя он тоже отчасти виноват. Она стоит перед зеркалом, с влажных, свинцом налившихся волос капают тяжёлые капли, образуя вокруг Чжан лужицу. Не слёз. А жаль. Было бы очень иронично. В отражение по-звериному скалится бледная девушка с глазами чёрными и бесконечными, словно бездна. Взгляд придирчиво скользит по собственному отражению и Сохён злорадно отмечает, что с таким личиком только детей пугать по подворотням. Пытается улыбнуться, чтобы смягчить жёсткие, чуть строгие черты, но... В общем зря она это сделала. Лучше уж быть «холодной принцессой», как её любит звать Джинхо.

На секунду чёрные бездны зацепляются за отвратительный, грубо зашитый шрам, зловеще тянувшийся вдоль рёбер и небольшой, подтянутой груди. Сохён проводит по нему холодным пальцем, устало (хотя на часах только 7:05, но да, Чжан Сохён уже устала) жмурится и вспоминаетвспоминаетвспоминает.

Сохён водит ледяными пальцами по обнажённой влажной коже, с садистской точность повторяя грубые, отрывистые прикосновения, словно невидимым каленым железом выжженные на каждом миллиметре тела. Сохён хочет забыть. Выбросить из памяти навсегда. Но не может. Куда бы она не шла, чем бы не занималась и о чём бы не думала, шрамы будут напоминать ей о прошлом. О нём. О его горячих руках и слюнявых губах, грубых движениях и том, как дико и исступленно он втрахивал её в кожаное сидение тачки его папаши.

Окей, в жопу дерьмовые воспоминания, в жопу дешёвые драмы, в жопу жалость к себе и к Юнги. В жопу весь мир.

Сохён вываливается из ванной в жёлтом махровом халате, который делает её похожей на гневного цыплёнка, топает по полы всё ещё влажными пятками и на ходу сушит голову полотенцем. Сегодня она должна выглядеть, как настоящая «холодная принцесса», роль которой Чжан играет почти второй год.

///

Сохён, увидев в зеркале прихожей своё «обновлённое» отражение, пару минут смеётся истерично и взахлёб, до горячих, едва видимых слезинок в уголках раскосых глаз. Но, стоп-стоп-стоп! Плакать ей нельзя уж точно. Не для этого она почти пятнадцать минут старательно выводила эти злоебучие стрелки, которые должны были сделать из девушки сексуальную притягательную особу, от которой у Юнги... да что там Юнги. У всех мужиков в округе, от мала до велика, повстаёт всё, что имеет сию функцию.

Но Чжан критично замечает, что стрелки сделали из неё тринадцатилетку, которой в первые дали в загребущие лапки подводку для глаз. Ну да ладно. За то алая, сочного вишнёвого оттенка помада выигрышно подчёркивала чуть пухлые губы девчонки, и ей это пиздец, как нравилось. Волосы, обычно растрёпанные и похожие на сладкую пушистую вату, сейчас лежали на округлых плечах Сохён изумительными, аккуратными локонами.

- Хэй, чика, выглядишь ебабельно, - ухмыляясь, Сохён воистину пикаперски подмигнула собственному отражению. Если бы отражение могло - оно бы точно покрутило у виска указательным пальчиком, надеясь, что поведение Чжан не заразно.

Перестав кривляться, словно сумасшедшая обезьянка, сбежавшая из ближайшего зоопарка (или дурки), Сохён выдыхает чуть устало и напряжённо. На самом деле... ей не особо нравится то, как она выглядит. Ладно, макияж, пол беды. Она использует косметику раз в сто лет, нужно же отыграться за все дни «девственно-чистого личика», но одежда...

Сохён кривится и алые губы поджимает презрительно. Это всё не она. Даже близко нет. Что ж, именно этого она и добивалась.
Но слишком много открытых участков кожи. Слишком.
Плечи, острые ключицы, тонкие запястье, грудь, трепетно прикрытая куском бархатной ткани, ноги, облаченные в туфли на каблуке. Лучше вообще голой, чем так.

В тот день Сохён была одета более, чем целомудренно, да к тому же, ей было четырнадцать лет! Но это не помешало ему сломать Чжан Сохён, словно никчёмную игрушку. Дробить решётки рёбер в звёздную пыль, вырывая из груди жалобно бьющееся сердце, швыряя его на съедение хищным бродячим псам (ночным кошмарам девушки).

А сейчас на Сохён возмутительно короткое платье из чёрного бархата и блядские каблуки, в котором и пары шагов, без риска сломать шею, сделать невозможно.

Сохён просто табличка: 'выеби меня, и я тебе за это ещё заплачу' на кривых бледных ножках.

Сохён пытается пожать плечами как можно равнодушнее. Окей, её одноклассницы щеголяю в подобном одеяние 24\7. И чем же Чжан хуже?

— Всем, — самокритично ухмыляясь, фыркает девчонка. У неё нет длинных ног, тонкой талии или отпадной задницы. Бао ласково зовёт свою онни «пельменем с глазками», а Джинхо «крошкой-картошкой». И Сохён привыкла. Сохён всё устраивает. Честно-честно!

Ей нравится светить в школе своим вечно заёбанным личиком без косметики, зато с умильными чёрными мешками под глазами, в которых можно схоронить всю Корею, даже для Японии немного места останется.

Толстовки — «я стянула её с бомжа Альберто, не обессудьте» и штаны — «батя отдыхает после тяжёлого трудового дня с бутылочкой пивчанского в руках» — это вовсе не отсутствие чувства стиля. Это удобство и комфорт. Вот сами посудите, если за вами погонится стая бродячих, разъярённых енотов, далеко ли вы убежите в возмутительно коротком платье и на каблуках? То-то и оно.

Потоптавшись перед зеркалом ещё парочку секунд, Сохён горько вздохнула, накинула на плечи старую любимую кожанку, схватила с тумбочки сумку с тетрадями и помчалась на встречу граниту науки и Мин Юнги.

Этот день обещал быть пиздецки тяжёлым.

///

В тёплую погоду Юнги любит проводить большие перемены на улице, чтобы ветер ласково лохматил отросшие за пару месяцев волосы, а запах горячего кофе и свежих булочек приятно щекотал ноздри. Он словно ловил ускользающие крупицы солнечной сладости, пытался запомнить и сохранить эти моменты в своём сердце.

В ушах наушники, любимая музыка звонкими битами отпечатывалась в сознание, простым карандашом парень выстукивал о поверхность столика незамысловатую мелодию, идеально попадая в такт. В такие редкие моменты Мин Юнги улыбался. В моменты, когда казалось, что, собственно говоря, и жизнь хороша, и жить хорошо.

Но потом реальность ударяла его головой о раскалённый асфальт, до крови сдирая кожу. Юнги не был задротом или батаном. Ему хватало мозгов выучить школьный материал, а не мотаться по впискам, а потом совать преподавателям родительские купюры. Он с лёгкостью мог бы выбиться в «школьную элиту» с первых секунд, как переступил порог этого школьного заведения, сорить деньгами, вести себя как распоследний ублюдок, смотреть на всё и вся с пафосом, будто окружающие его ученики и учителя — жалкие плебеи, а Юнги — Английская королева. Четыре года назад Мин был именно таким. Ну, или раз в пять хуже, но не суть важно.

А потом жизнь решила ёбнуть подростка по голове кирпичом в виде череды ужасных происшествий, коим навеки суждено быть выжженными на сердце Юнги ядовитыми, разъедающими плоть чернилами.

О смерти родителей он узнал лишь спустя сутки. Возвращаясь с очередной вечеринки типичных богатенький ублюдков, парень вваливается за порог дома пьяным, шатающимся из угла в угол телом, от которого разило душным, отвратительным букетом разнообразных алкогольных напитков и крепких сигарет. Бабушка каменной застывшей статуей сидит на диване, спина идеально прямая, лицо холодное, не выражающее ни единой эмоции, но глаза – влажные и наполненные какой-то невыносимой печалью.

Сердце Юнги заунывно ухнуло где-то за похолодевшей решёткой рёбер. За шиворот будто засыпали ведро ледяной крошки, так, что парень мгновенно отрезвел.

- Бабуль, - голос мальчишки звучит глухо и как-то отдалённо.

Женщина, словно в замедленной съёмке, поворачивает голову к источнику звука в лице Юнги. Глаза женщины наполняются слезами, а нижняя губа предательски дрожит. Такой он её никогда не видел. Бред какой-то. Миссис Мин порывисто встаёт с насиженного места и судорожно заключает ничего не понимающего внука в объятия.

- Эй, ну ты чего? – мальчишка неуверенно отвечает на объятия, похлопывая бабушку по дрожащим плечам. – Прости, что не позвонил, - виновато бормочет Юнги. Женщина качает головой, серебро её волос рассыпается по плечам и спине.

- Юнги, малыш, - дрожащим голосом шепчет бабушка, не в силах поднять на внука заплаканные глаза. – Твои родители... Их больше нет.

Эти пять ужасных слов заставляют сердце подростка в мгновения покрыться непробиваемой ледяной коркой. Ядовитая наледь вылизывает все его органы, сковывает в свои смертельные объятия, пропитывает каждую клеточку организма. Секунды – и Юнги сам становится ёбаным айсбергом.

«Их больше нет» - раскалённым ножом выжигается в туманном сознании подростка.

И жизнь распорядилась так, что мальчишке пришлось услышать эту фразу не единожды.

У отца Лис лицо было всё в слезах, как и у бабушки, глаза красные и безумные. Он не спал, кажется, пару дней. Он подошёл к Юнги и дрожащей рукой сжал его плечо.

- Юнги... Лис... Алиса, - он кашлянул, пытаясь прочистить горло. Всё было понятно без слов. Девочка болела третий месяц и даже близко не была к выздоровлению. – Её больше нет. Прости, что не сказал сразу. Сам не мог с этим смириться.

После смерти Лис Юнги больше не мог оставаться в старой школе, где всё и все напоминали о ней.

И в новой школе... Он даже не попытался выбиться в лидеры, представить себя в лучшем свете перед новыми одноклассниками. Он всё время молчал, на вопросы отвечал нехотя и через раз, всё глубже закрывался в себе. Правда учиться стал гораздо лучше, посвящая всё свободное время учёбе, лишь бы не думать о Лис, о родителях, вообще обо всём. Вскоре его нарекли неудачником и ботаном, насмехались исподтишка, тыкали и пытались унизить. Юнги было плевать, ему казалось, его душа наблюдает за ситуацией со стороны, отдельно от телесной оболочки. Ему было плевать на свою нынешнюю роль в классе, на тупых одноклассников, их шутки. Смысл давать отпор, смысл противостоять? Это не вернёт Лис, не вернёт его родителей. Таких, как его одноклассники можно лишь пожалеть. Они пытаются заработать авторитет на том, что докапываются до более слабых. Безвольное стадо баранов.

Эта ебучая апатия и безразличия абсолютно ко всему длилась два «счастливых» года. А потом в жизнь мальчишки яростным, стремительным ураганом ворвалась она. Окей, ладно, может быть, не ворвалась, а запнувшись о собственную ногу, влетела в Юнги на всех скоростях. Да и не ураганом вовсе, а мелковатой неуклюжей девчонкой с небесно-голубыми волосами, собранными в небрежный хвост. Незнакомка выругалась тихо, себе под нос, но Мин услышал: «ну, отличный первый день в новой школе, понеслась пизда по кочкам». Встряхнув гривой, девочка помогает собрать Юнги разбросанные по коридору учебники и улыбается так солнечно-искристо.

У неё было очаровательно-детское личико, виноватая улыбка и крошечные руки. Он понял это, когда незнакомка протянула ему ладонь, проговорив судьбоносное:

— Я Чжан Сохён, но ты, я уверена, запомнишь меня как неповоротливое недоразумение, — девчонка забавно морщит нос.

— Я запомню тебя, как тринадцатилетнего ребёнка с атомным взрывом на голове, — Юнги посмотрел на растрепавшиеся синие пряди с добродушной ухмылкой. — Я Мин Юнги.

Щёки девочки покрылись румянцем.

— Мне почти пятнадцать, побойся бога! — возмутилась полторашка, грозя своему первому и единственному, на данный момент, знакомому в новой школе.

— Ладно, твоя взяла, отважный детсадовец, — ухмыльнулся Юнги. — Ещё увидимся.

И он ушёл, оставив Чжан Сохён в раздумьях. Юнги и правда запомнил её как очаровательного ребёнка с атомным взрывом на голове, а Сохён его — как забавного спокойного парня. Однако, через двадцать минут эти образы были разрушены.

Сохён показалась на пороге их общего класса с распушёнными, пышно начёсанными волосами, твёрдым взглядом и ледяным голосом. Она коротко представился перед классом, небрежно поклонилась и заняла дальнее место у окна. Они и правда вскоре увиделись. Но Чжан уже была не милой девочкой, а стервозной, острой на язык новенькой, которая моментально привлекла к себе внимание школьной элиты.

 А Юнги отныне представал ей только в образе местного отброса и ботана. Но подростки даже не подозревали, что в тайне друг от друга они хранил в сознание именно свои первые впечатления от их знакомства.

— Хэй, доброе утро, славяне, — над головой Юнги раздаётся насмешливый, немного ребячливый голос, мгновенно вырывающий его из раздумий. Голос той, о ком он, собственно говоря, думал.

Сохён стоит перед столиком, упираясь о него руками. Солнце играет с волосами девчонки, создавая какую-то неведанную магию. Сохён нельзя было назвать самой красивой девочкой в школе, да и вообще, красивой, в понимание общепринятых стандартов красоты. Низкий, для её возраста рост, короткие, даже чуть-чуть кривые ножки, маленькие сиськи, круглое личико с пухлыми щеками, глаза-пуговки, тонкие губы и чуть вздёрнутый нос. Но так же у Чжан Сохён был до чертей сексуальный, низкий голос, белоснежная матовая кожа, дающая ей сходства с фарфоровой куклой, и за словом девушка в карман явно не лезет.

Острый язык, богатенькие родители и взгляд заправской сучки — в общем то, всё, что нужно, чтобы выбиться в их школьную местную элиту. И у Сохён всего этого хватало с достатком. Она не была внеземной красавицей, но именно ей О Сынхи (местный принц, но не на белом коне, а на крутой батиной тачке) делал недвусмысленные намёки. Скорее всего, потому что она постоянно его отшивала, а Сынхи не привык, чтобы ему отказывали.

Чжан по-началу не привыкла к такому вниманию к своей персоне. Поэтому, первое время ей было трудно придерживаться роли типичной школьной стервы. Хотя, долго страдать девчонке не пришлось. Лишь полтора месяца пришлось тусоваться с местной элитой, ходить на каждую вечеринку, поддерживать бессмысленные пафосные разговоры, а потом Бао и Джинхо взяли её под свою опеку. У Сохён был небольшой срыв от перенапряжения, она плакала в школьном туалете, но тут в её кабинку кто-то поскрёбся.

— Если ты из-за результатов контрошки по математике — то они не определяют твои знания. Не убивайся из-за этого дерьма, наша математичка — сука, не занижает оценки только Сынхи и его шестёркам. Если из-за какого-то парня или сучки-колючки из нашего класса, то тем более не реви. Плевать что говорят крысы за спиной у кисы. Утирай сопли и иди освещать этот мир своей улыбкой.

Сохён на мгновение замирает и показывает из-за двери свой заплаканное личико.

— Эм... привет, Мао, — дрожащим голосом лопочет она.

— Бао, — с улыбкой поправляет девчонка. — А у тебя тушь потекла. Так что случилось у принцессы? Хочу известить, я знаю технику оригами. Так что, всем твоим врагам не поздоровится.

— Бао, ты же знаешь, что оригами — это бумажки сминать? — Сохён позволяет себе крошечную, вялую улыбку. И вновь превращается в девочку, которую Юнги впервые встретил в коридоре их школы.

— Я закидаю их целлюлозными изделиями. В первозданном виде. Брёвнами, например. Хотя, в нашем классе брёвен хватает. Но мы опять сбились с курса. Что случилось?

— Так, небольшие неполадки на предприятие, — глупо шутит Сохён. — Немного устала ходить, делать вид, что мне всё нравится, что я та Сохён, которую все видят. Я обещала себе, что изменюсь. Но всё зашло как слишком далеко, — девчонка ёжится, словно от холода, и Бао понимающе кивает.

— По тебе видно, что ты не такая, как наши принцы и принцессы. И видно, что тебе не особенно нравится с ними зависать.

— Это так явно?

— Для них — нет, пафос глаза застелил. Но обычные смертные могут догадаться. Если у них физиономия ублюдков 24\7, то у тебя, ну... 15\7. Ты иногда улыбаешься чему-то своему, когда никто не видит. Ну не может законченная стерва так улыбаться! — Пак даже топнула ножкой от негодования.

И тут в женский туалет вваливается девчонка, в растянутой чёрной толстовке с короткой стрижкой чуть выше плеч и звонким голосом.

— Ну ты там застряла, Бао? Я ради кого почти всю перемену простояла в очереди за чёртовыми булочками с корицей? — возмущалась она.

— Джинхо, не вредничай. У меня тут тоже булочка с корицей. Заплаканная и печальная до пизды, — с улыбкой встречает подругу Бао, взглядом показывая на Сохён.

— Вау, тебя впервые что-то волнует больше, чем еда, — удивилась Чхве, заходя вглубь туалета. Увидев Сохён и Бао, сидящих прямо на кафеле, девушка рассеянно качает головой и располагается рядом. 

— У нашей Эльзы проблемы?

— У Эльзы? — удивилась Сохён.

— Ну, мы с Джинхо долго думали и решили, что для снежной королевы ты слишком милая, а вот Эльза — определённо твой типаж. Девушка, которая запуталась и боится саму себя и своих сил. Пытается отгородиться, спрятаться, быть такой, какой её хочет видеть общество.

— Вы такие странные, — с лёгким благоговением шепчет Сохи.

— Да, мы странные, — с улыбкой соглашается Джинхо. — Весь мир безумен.

— Ладно, в общем, если надоест строить из себя сучку и тусоваться с «сливками общества» — мы к твоим услугам. Мы, конечно, не элита, но и бумажками в нас не кидаются.

И так началась дружба троих совершенно разных