– Пуаро, – сказал я однажды, – мне кажется, вам надо сменить обстановку.

– Вы так полагаете, mon ami?

– Я в этом уверен.

– Правда? – улыбнулся мой друг. – Значит ли это, что вы уже всё организовали?

– А вы поедете?

– А куда вы хотите меня увезти?

– В Брайтон. Дело в том, что мой друг, который трудится в Сити, подсказал мне одну очень неплохую денежную комбинацию, и теперь у меня появились лишние деньги, которые я, как говорится, готов «спустить». Думаю, что уик-энд в «Гранд Метрополитан» нам совсем не помешает.

– Благодарю вас. Я принимаю ваше предложение с искренней благодарностью. У вас доброе сердце, и вы никогда не забываете о старике. А доброе сердце в конце концов лучше, чем все серые клеточки, вместе взятые. Да-да, а я, который с вами сейчас говорит, иногда об этом забываю.

Мысль эта мне не очень понравилась. Я подозреваю, что Пуаро иногда пытается преуменьшить мои умственные способности. Но его радость была столь очевидной, что я, отбросив свое раздражение в сторону, поспешно сказал:

– В таком случае договорились.

И уже субботним вечером мы обедали в отеле «Гранд Метрополитан», окруженные праздничной толпой. Все, казалось, выехали в Брайтон вместе со своими женами. Платья были очаровательны, а драгоценности – которые, казалось, иногда одевали исключительно с целью демонстрации и в ущерб хорошему вкусу, – просто восхитительны.

– Hein, совсем не плохой вид, – негромко сказал Пуаро. – Похоже на сборище спекулянтов, нет, Гастингс?

– Вы правы, похоже. Но будем надеяться, что не все они заражены страстью к стяжательству.

Пуаро весело оглянулся:

– Вид всех этих драгоценностей заставляет меня сожалеть, что я трачу свою мозговую энергию на раскрытие преступлений, а не на их совершение. Какая потрясающая возможность для какого-нибудь известного грабителя! Вы только посмотрите на вон ту крупную женщину около колонны. Она, если можно так сказать, вся покрыта драгоценностями.

Проследив за взглядом моего друга, я воскликнул:

– Ах эта!.. Да ведь это миссис Опалсен.

– Вы ее знаете?

– Немного. Ее муж – крупный биржевой игрок, сделавший целое состояние на последнем нефтяном буме.

После обеда мы столкнулись с Опалсенами в гостиной, и я представил им Пуаро. Несколько минут мы болтали, а потом решили вместе выпить кофе.

Маленький бельгиец произнес несколько слов, прославляя наиболее дорогие из камней, украшавших обширный бюст дамы, и та мгновенно расплылась от удовольствия:

– Это мое приятное хобби, мистер Пуаро. Я просто обожаю драгоценности. Эд знает эту мою слабость и поэтому после каждой удачной операции приносит мне что-нибудь новенькое. А вы интересуетесь драгоценными камнями?

– В прошлом мне приходилось сталкиваться с ними достаточно часто, мадам. Моя профессия позволила мне познакомиться с некоторыми из самых известных драгоценностей в мире.

И он стал рассказывать, используя псевдонимы и не называя никаких имен, историю об исторических драгоценностях правящего дома, а миссис Опалсен слушала его затаив дыхание.

– Нет, вы только послушайте! – воскликнула она, когда мой друг закончил. – Это просто какая-то театральная пьеса. Вы знаете, у меня есть собственные жемчуга, с которыми тоже связана интересная история. Думаю, что это одно из самых красивых ожерелий подобного рода в мире. Жемчужины великолепно подобраны, и все превосходного цвета... Послушайте, я сейчас сбегаю и принесу его!

– Ну что вы, мадам, – запротестовал Пуаро. – Вы слишком добры! Умоляю вас, не утруждайте себя!

– Но я хочу показать их вам.

И грузная дама достаточно быстро направилась к лифту. Ее муж, который разговаривал со мной, бросил на Пуаро вопросительный взгляд.

– Мадам, ваша супруга была настолько добра, что настояла на том, чтобы показать мне свое жемчужное ожерелье, – объяснил мой друг.

– Ах, жемчуга! – с удовлетворением улыбнулся Опалсен. – Что ж, на них действительно стоит посмотреть. И обошлись мне они совсем недешево! Но, с другой стороны, это неплохое вложение денег – я в любой момент могу вернуть затраченное и даже, может быть, получить какую-то прибыль. А если дела и дальше будут идти так же, как сейчас, то это действительно может понадобиться. В Сити все меньше и меньше денег. А все этот жуткий дополнительный налог на прибыль...

И он продолжил говорить, углубившись в такие детали, которые я понять не мог. Его речь прервал мальчишка-посыльный который подошел и прошептал ему что-то на ухо.

– Что? Я немедленно приду. Но она ведь не заболела?.. Прошу прощения, джентльмены.

И он быстро покинул нас. Пуаро откинулся в кресле и зажег одну из своих крохотных папиросок. После этого он аккуратно и методично поставил пустые чашки в ряд и с удовольствием уставился на результат своих усилий. Но время шло, а Опалсены не возвращались.

– Странно, – заметил наконец я. – Интересно, вернутся ли они вообще...

Пуаро проводил глазами восходящую к потолку струйку дыма, а потом задумчиво произнес:

– Они не вернутся.

– Почему вы так думаете?

– Потому что, мой друг, что-то случилось.

– А что же именно? И откуда вы это знаете?

– Несколько минут назад из своего кабинета вышел директор и торопливо направился наверх. Было видно, что он сильно взволнован. Лифтер погружен в беседу с посыльными. Лифт вызывали уже три раза, но он этого не слышит. И третье – даже официанты рассеянны, а чтобы официант стал невнимательным... – Мой друг покачал головой с обреченным видом. – Происшествие должно быть действительно очень серьезным... Ах, я так и думал! Вот и полиция.

В холл только что вошли двое мужчин – один в форме, другой в штатском. Они переговорили с посыльным, а затем немедленно отправились наверх. Через несколько минут мальчишка-посыльный спустился вниз и направился к нашему столику.

– Мистер Опалсен приветствует вас, джентльмены, и просит вас подняться к нему в номер.

Пуаро немедленно вскочил на ноги; возникло такое впечатление, что он только и делал, что ждал этого приглашения. Я направился за ним с неменьшим энтузиазмом.

Апартаменты Опалсенов располагались на первом этаже.

Постучав в дверь, посыльный испарился, а мы последовали приглашению «войдите». Нашим глазам предстала любопытная сцена: комната оказалась спальней миссис Опалсен, а в ее центре, откинувшись на спинку кресла, возлежала сама леди, отчаянно рыдая. Выглядела она совершенно фантастически – слезы проделали глубокие дорожки в пудре, которой она была щедро осыпана. Мистер Опалсен нервно ходил по комнате. Двое полицейских стояли в середине комнаты, и у одного из них была в руках записная книжка. Гостиничная горничная, которая выглядела до смерти перепуганной, стояла возле камина; на другой стороне комнаты рыдала, заламывая руки, француженка – по-видимому, служанка миссис Опалсен. Ее горе было ничуть не меньше, чем горе ее хозяйки. И вот в этот-то хаос и вошел Пуаро, аккуратный и улыбающийся. С энергией, которую я никак не подозревал в таком грузном теле, миссис Опалсен немедленно выпрыгнула из кресла и бросилась к нему.

– Ну, наконец-то! Эд может говорить все, что ему вздумается, но я верю в удачу. Судьбе было угодно, чтобы мы с вами встретились сегодня вечером, и что-то внутри меня подсказывает, что если вы не сможете возвратить мне мой жемчуг, то и никто не сможет.

– Умоляю, мадам, успокойтесь, – легонько похлопывая ее по руке, сказал Пуаро. – Уверяю вас, все будет в порядке. Эркюль Пуаро вас не оставит!

Мистер Опалсен повернулся к полицейскому инспектору:

– Надеюсь, что вы не будете возражать, если я, как говорится, прибегну к помощи этого джентльмена?

– Совсем нет, сэр, – прозвучал вежливый, но совершенно равнодушный ответ. – Надеюсь, что теперь вашей жене получше, и она сможет рассказать нам, что же произошло.

Миссис Опалсен беспомощно посмотрела на Пуаро. Тот подвел ее к креслу.

– Присаживайтесь, мадам и спокойно расскажите нам вашу историю.

Успокоенная таким образом, миссис Опалсен осторожно вытерла глаза и начала свой рассказ:

– После обеда я поднялась сюда, чтобы забрать свое жемчужное ожерелье. Я хотела показать его мистеру Пуаро. Как всегда, в комнате находились горничная и Селестина...

– Простите меня, мадам, но что вы имеете в виду, говоря «как всегда»?

– Я установил правило, что никто не имеет права войти в комнату, если в ней нет Селестины, служанки моей жены, – пояснил мистер Опалсен. – Гостиничная горничная убирает утром комнату в присутствии Селестины, а после обеда приходит расстелить постель на тех же условиях, в противном случае ей запрещено входить в комнату.

– Так вот, как я уже сказала, – продолжила миссис Опалсен, – я поднялась сюда, открыла вот этот ящик, – она показала на правый нижний ящик туалетного столика, который едва доставал ей до колен, – и вынула оттуда свою шкатулку с драгоценностями. Затем отперла ее – она выглядела как обычно – и обнаружила, что жемчуг пропал!

Инспектор поспешно записывал ее показания в свою книжку.

– А когда вы видели его в последний раз? – спросил он.

– Он был на месте, когда я уходила на обед.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно! Я еще думала, надеть его или нет, но потом решила надеть изумруды, а жемчуг убрала назад в шкатулку.

– Кто запер шкатулку?

– Я сама. Я ношу ключ на цепочке на шее, – произнеся это, она показала ключ.

Инспектор рассмотрел его и пожал плечами.

– Вор, должно быть, сделал себе дубликат. Это совсем несложно – замок очень простой. И что же вы сделали после того, как заперли шкатулку?

– Я поставила ее в нижний ящик – туда, где я всегда храню ее.

– А ящик вы не запирали?

– Нет, я никогда этого не делаю. Моя служанка никуда не выходит из комнаты, пока я не вернусь, поэтому в этом нет необходимости.

Лицо инспектора стало еще серьезнее.

– Правильно ли я понимаю, что драгоценности были на месте, когда вы пошли на обед, и что ваша служанка с тех пор не покидала комнату?

Внезапно, как будто только сейчас осознав весь ужас своей собственной ситуации, Селестина испустила пронзительный крик и, бросившись к Пуаро, разразилась длинной тирадой на французском языке:

– Это предположение ужасно! Чтобы меня подозревали в краже драгоценностей хозяйки?! Всем известно, что в полиции работают одни идиоты! Но месье, он ведь француз...

– Бельгиец, – попытался прервать ее Пуаро, но Селестина не обратила на поправку никакого внимания:

– Месье же не будет стоять и наблюдать, как меня незаслуженно обвиняют, в то время как на пресловутую горничную не обращают никакого внимания. Эта горничная никогда мне не нравилась – красномордая, почти без волос – настоящая воровка! Как только я увидела ее, то сказала себе, что это нечестная женщина. я всегда очень внимательно следила за ней, когда та убирала комнату хозяйки! Пусть эти идиоты-полицейские обыщут ее, и если они не найдут на ней жемчуга мадам, то я буду очень удивлена!

Хотя вся эта тирада была произнесена на быстром и малопонятном французском, Селестина сопроводила ее множеством жестов, поэтому горничная поняла какую-то ее часть. Она покраснела от злости.

– Если эта иностранка говорит, что это я украла драгоценности, то это ложь! – горячо заявила она. – Я их и не видела никогда.

– Обыщите ее, – закричала Селестина. – Вы увидите, что я права.

– Вы лгунья – разве вы не слышали, как я это сказала? – ответила горничная, наступая на служанку. – Сама украла, а теперь пытается все свалить на меня... Да и была-то я в комнате всего минуты три перед тем, как вернулась леди, а ты там сидела, как кошка, которая выслеживает мышь, никуда не выходя.

– Это правда? – Инспектор вопросительно посмотрел на Селестину. – Вы действительно никуда не выходили из комнаты?

– Я просто старалась не оставлять ее одну, – нехотя призналась Селестина, – но я дважды выходила в свою комнату вот через эту дверь: один раз, чтобы взять катушку ниток, а второй – ножницы.

– Да тебя не было не больше минуты, – послышался злобный комментарий горничной. – Просто промелькнула туда-сюда... Я буду только рада, если полиция меня обыщет – мне бояться нечего.

В этот момент в дверь постучали. Инспектор пошел открывать, и он явно обрадовался, когда увидел, кто пришел.

– Ага, – произнес он, – очень хорошо. Я посылал за одной из наших сотрудниц, и она только что появилась. Надеюсь, что вы согласитесь пройти с ней в соседнюю комнату.

Он посмотрел на горничную, которая, встряхнув головой, переступила порог – женщина-полицейский следовала за ней по пятам.

Француженка, всхлипывая, опустилась на стул. Пуаро в это время осматривал комнату, план которой я привожу ниже.

– Куда ведет эта дверь? – спросил он, кивнув на дверь у окна.

– Наверное, в следующий номер, – сказал инспектор. – В любом случае с этой стороны она закрыта на засов.

Пуаро подошел к двери, подергал за ручку, а затем отодвинул засов и подергал еще раз.

– С другой стороны она тоже закрыта, – заметил он. – Тогда это исключено.

Он подошел к окнам и внимательно осмотрел каждое из них по очереди.

– И опять ничего. Нет даже балкона.

– Даже если бы он и был, – нетерпеливо заметил инспектор, – не вижу, что бы это могло изменить, если служанка не покидала комнату.

– Évidemment, – сказал Пуаро, ничуть не расстроившись. – Если мадемуазель уверена, что не выходила из комнаты...

Его прервало появление горничной в сопровождении женщины-полицейской.

– Ничего, – коротко доложила полицейская.

– А я и была в этом уверена, – добавила горничная с достоинством. – А этой французской девице должно быть стыдно за то, что набросилась на невинную девушку.

– Ладно, ладно, поспокойнее, детка, – сказал полицейский, открывая дверь из номера. – Никто тебя ни в чем не подозревает. Отправляйся и займись своей работой.

– А вы ее обыщете? – потребовала горничная, указав на Селестину.

– Да, да. – Он захлопнул дверь перед ее лицом и повернул ключ.

Теперь настала очередь Селестины пройти в комнату с полицейским. Через несколько минут она тоже вернулась. На ней драгоценностей тоже не было.

Лицо инспектора стало совсем мрачным.

– Боюсь, что вам в любом случае придется пройти со мной, мисс. – Он повернулся к миссис Опалсен. – Прошу прощения, мадам, но все указывает именно на это. Если их нет сейчас на ней, то они спрятаны где-то в комнате.

Селестина издала еще один пронзительный крик и схватила Пуаро за руку. Мой друг нагнулся и что-то прошептал ей на ухо. Она с сомнением посмотрела на него.

– Si, si, mon enfant[77], уверяю вас, что лучше не сопротивляться... Вы позволите, месье? – Пуаро повернулся к инспектору. – Один маленький эксперимент – просто для моего успокоения.

– Все зависит от того, что это за эксперимент, – безразлично сказал полицейский.

Мой друг еще раз обратился к Селестине:

– Вы сказали нам, что выходили в свою комнату, чтобы взять катушку ниток. Где она лежала?

– На верху комода, месье.

– А ножницы?

– Там же.

– Не затруднит ли вас, мадемуазель, если я попрошу вас повторить эти ваши действия? Вы сказали, что сидели вот здесь с вашей работой...

Селестина села, а потом по сигналу Пуаро встала, прошла в соседнюю комнату, взяла с комода необходимые предметы и вернулась.

Пуаро делил свое внимание между ее движениями и большими серебряными карманными часами, которые он держал в руке.

– Попрошу вас, мадемуазель, еще раз.

После второго прохода маленький бельгиец сделал какую-то пометку в своем блокноте и убрал часы в карман.

– Благодарю вас, мадемуазель. И вас, месье, – он поклонился инспектору, – за ваше терпение.

Казалось, что эта чрезмерная вежливость моего друга сильно развеселила инспектора. Селестина, вся в слезах, покинула комнату в сопровождении женщины и детектива в штатском.

После этого, еще раз извинившись перед миссис Опалсен, инспектор стал обыскивать комнату. Он выдвигал ящики, открывал коробки и полностью перевернул кровать. Кроме того, он простукал пол.

Мистер Опалсен скептически наблюдал за его действиями.

– Вы, что, действительно надеетесь его найти?

– Да, сэр, и на то есть своя причина. У нее не было времени вынести жемчуг из комнаты. То, что миледи так быстро обнаружила пропажу, нарушило ее планы. Нет, оно должно быть где-то здесь. Кто-то из них двоих должен был его спрятать, и мне кажется маловероятным, что это сделала горничная.

– Не просто маловероятным, а невозможным, – тихо сказал Пуаро.

– Что вы сказали? – посмотрел на него инспектор.

Мой друг скромно улыбнулся:

– Сейчас я вам это продемонстрирую. Гастингс, друг мой, возьмите мои часы. Только осторожно – это семейная реликвия. Только что я засек, сколько времени мадемуазель отсутствовала в комнате. Первый раз это продолжалось двенадцать секунд, второй – пятнадцать. А теперь следите за моими действиями. Мадам будет так добра и даст мне ключ от шкатулки... Благодарю вас. А Гастингс будет так добр, что подаст мне сигнал...

– Начали, – сказал я.

С почти невероятной скоростью Пуаро открыл нижний ящик столика, вытащил шкатулку для драгоценностей, вставил ключ, открыл ее, выбрал какое-то украшение, захлопнул и запер шкатулку и убрал ее в ящик, который он снова захлопнул. Двигался он как молния.

– Итак, mon ami? – спросил он, слегка запыхавшись.

– Сорок шесть секунд, – ответил я.

– Вот видите. – Пуаро осмотрел присутствовавших. – У горничной не было времени для того, чтобы достать ожерелье, не говоря о том, чтобы спрятать его.

– В таком случае горничная исключается, – с удовлетворением заметил полицейский и продолжил поиски, пройдя в соседнюю комнату служанки.

Пуаро задумчиво улыбался. Неожиданно он спросил мистера Опалсена:

– Это ожерелье – ведь оно, несомненно, было застраховано?

Было видно, что мистер Опалсен слегка удивлен этим вопросом.

– Да, – ответил он, поколебавшись. – Вы правы.

– Что все это значит? – спросила миссис Опалсен слезливым голосом. – Я хочу получить назад свое ожерелье. Оно уникально. Деньги его никак не заменят.

– Я понимаю, мадам, – успокаивающе произнес Пуаро. – Я все прекрасно понимаю. Для la femme[78] эмоции – это всё, не так ли? Но месье, который не столь впечатлителен, несомненно, найдет в этом некоторое облегчение.

– Конечно, конечно, – неуверенно произнес мистер Опалсен. – Однако...

Его прервал триумфальный крик инспектора. Он вошел в комнату с чем-то, что висело у него между пальцами. С криком миссис Опалсен поднялась из кресла. Она выглядела совсем по-другому.

– Боже, мое ожерелье! – Обеими руками женщина прижала его к груди. Мы сгрудились вокруг нее.

– Где оно было? – спросил Опалсен.

– В кровати служанки. Оно было спрятано среди пружин проволочного матраса. Должно быть, она украла его и спрятала до того, как горничная появилась на сцене.

– Вы позволите, мадам? – Пуаро мягко взял ожерелье из рук женщины и внимательно осмотрел его, а потом с поклоном вернул хозяйке.

– Боюсь, мадам, что вам придется передать ожерелье нам на какое-то время, – сказал инспектор. – Оно понадобится нам для оформления обвинения. Но мы вернем вам его как можно скорее.

Мистер Опалсен скривился:

– А это необходимо?

– Боюсь, что да сэр. Это простая формальность.

– Да пусть они возьмут его, Эд, – воскликнула женщина. – И мне будет спокойнее. Я ведь не смогу теперь спать, думая о том, что кто-то может прийти и утащить его... Что же за гнусная девица! Никогда бы о ней такого не подумала.

– Хорошо, хорошо, дорогая, не принимай этого так близко к сердцу.

Я почувствовал, как кто-то сжал мою руку. Это был Пуаро.

– Может быть, потихоньку уйдем, мой друг? Думаю, что наши услуги больше не