Я сидела за барной стойкой в углу, обхватив горячую чашку ладонями, словно это могло уберечь меня от того холода, что медленно прокрадывался внутрь. За окном толпились прохожие, натягивая шарфы на лица, а я пыталась сосредоточиться на кофе. Напрасно.

Записка лежала передо мной, как порезанный лимон: резкий, липкий, горький. Слова, написаны размашисто и сдавленно, будто автор едва сдерживал злость, прожигали мой взгляд. Мысли заполнены лишь этим парнем — зеленоглазый в кожаной куртке. Судя по его глазам, которые надолго задерживались на мне, у него точно не благие намерения.

Руки дрогнули, и я поставила чашку на стойку с таким звуком, словно хотела обратить внимание всех посетителей к своей личности. Резко взяла в руки маленькую записку и близко поднесла к глазам, рассматривая каждую букву, будто там должен быть написан хоть какой-то ответ. Навела бумажку на лампу, но опять же ничего.

В углу сцены, покрытой ковром с истертым узором, выступал вокально-инструментальный ансамбль. Музыка и мысли сливались в единое, не давая мне утонуть в своих страхах, как будто этот вечер был неким последним островком в море тревог.

Я покачала головой, будто могла сбросить с себя мысли, но они только крепче запутывались, как нитки в старом клубке. Сдать брата? Это звучало настолько абсурдно, что я едва не усмехнулась.

— Сонечка? — Варя накрыла своей ладонью мою, пытаясь успокоить моё волнение. — Что там?

Полчаса пролетели как секунда. Я сразу же хотела показать записку подруге, но как назло в заведении случилась запара и Варе пришлось отлучиться работать.

Я молча развернула бумажку к ней и внимательно наблюдала за её реакцией.

— "Отсчёт пошёл".. — она шёпотом протянула два слова и взяла в руки бумажку, принимаясь разглядывать всё — от бумаги до чернил ручки. — Очередной подсос этого Жигалина. Ничего удивительного.

— Я понимаю, просто, — на секунду запнулась, пытаясь восполнить в голове образ парня. — Они же теперь знают всё обо мне — адрес, место работы, родственников. Абсолютно всё! И знаешь, в этом парне было что-то удивительное: его глаза показались какими-то.. интеллигентными, что-ли. И в то же время замученными.

— Может это просто тебе показалось на фоне стресса? Разве интеллигент способен кошмарить бедную девушку? Разве интеллигент будет состоять в какой-то идиотской банде?

Я на секунду опустила взгляд, рассматривая носки ботинок, и всплыла дума. Мой брат, получается, тоже состоит в группировке. Наверное, тоже кошмарит людей. Но глупым он от этого не становится. Дима очень умный, закончил десятый класс на одни пятёрки, и к тому же кандидат в мастера спорта по боксу. Умный и спортивный.

— Ты слишком узко мыслишь. Бандиту сразу же приписываешь клеймо придурка. Думаешь, они от хорошей жизни на это идут? Знаешь, я читала статью про эту тему — мальчик в четырнадцать маму потерял от рака, отец ушёл сразу же как узнал диагноз. Сначала соседи его к себе взяли, а потом сама понимаешь: перестройка, слом эпох. Денег ни у кого нет, а тут ещё и нахлебник. Своих детей не прокормить, так тут и чужой ещё. В шестнадцать лет он один на улице остался. И ввязался в эту преступную жизнь, чтобы прокормить себя. В итоге убили его.

— Соня, я тебя не понимаю, — она качает головой. — Они тебе расправой угрожают, а ты их жалеешь и оправдываешь?!

— Нет-нет. Всё не так совсем. Просто, Дима же тоже теперь бандит. Я понять пытаюсь за что всё происходит со мной? Может я сплю?

Резкий щипок. Я вздрогнула и потерла руку, где пальцы подруги оставили лёгкое покраснение, и нахмурилась.

— У всех проблемы, Соня. У всех. Всем плохо, ни у кого нет денег и прочее. И разве это даёт право убивать и грабить других людей?! Да если бы каждый, у кого тяжёлая жизнь начал бы убивать, Россия бы сгнила давно! А насчёт Димы, я более чем уверена, что он не такой. Даже если я ошибаюсь. Но я верю в это. Я знаю твоего брата с детства и он на такое точно не пойдёт.

— Да?

— Да!

Варя улыбнувшись, выпрямила спину, облокачиваясь на спинку стула и скинула руки в воздухе, делая из них сердечко.

— Мне рассказывали знакомые о группировках. Они говорили, что не все группировки кого-то убивают, многие из них являются жилкой дохода, — она нахмурилась. — Я узнала, что также ценятся бандиты, которые неплохо ориентируются в криминальном мире Москвы и умеют просто вести переговоры, не лезут в карман за словом на "тёрках", а при необходимости могут дать совет. Может и "Спортсмены" из этого же разряда?

Вспоминаю характер Димы: и правда, он спокойный, амбициозный, обладает острым умом и деловой хваткой. И тут я задумываюсь: нашей семье действительно не хватает денег, отцу два месяца на заводе не платят зарплату, маме нужны деньги на лечение. Я верю, что Дима просто устроился в бизнесе и пытается искренне помочь нам.

— Смотри! — Варя просовывает в пальцы записку.

Свожу брови к переносице и рассматриваю. Не замечаю ничего удивительного.

— Что?

— На бумагу внимание обрати.

Снова вглядываюсь.

— И? Ну, жёлтая. Потёртая немного.

Ещё раз вглядываюсь, но всё также ничего не понимаю.

— Не туда смотришь, балда! — выхватывает записку и переворачивает, тыча на оборванный край бумаги.

Немного склонив голову, теперь вижу на оборванном конце несколько чёрных полосок и... Ноты! Это же нотный стан.

— Ноты?

— Так точно, Шерлок! — она натягивает улыбку и вкидывает брови. — Это же охренеть информация!

— Да это просто охуеть какая ненужная информация! — фыркаю. — Ну ноты и ноты! Чем мне поможет эта информация?

— Ты не поняла! Это ноты для фортепиано! Жаль, конечно, что не видно композицию, но всё же! Это хоть какая-то зацепка.

— Прекрасно, — начинаю с серьёзным видом. — И что теперь? Развешивать объявление "Ищу музыканта-бандита". Вероятность, что он пианист намного меньше, чем та, что он им не является.

— Но есть же. Может всё-таки получится узнать, что за парень?

Я пожала плечами резко, словно пыталась сбросить с себя налипшую паутину, но она только сильнее прилипла к коже. Плечи дёрнулись вверх и тут же упали вниз, будто сдавшись под весом чего-то невидимого.

Внезапно, халдей, закончив расставлять бутылки по полкам, подошёл к нам ближе, усаживаясь рядом на стул.

— Вы случайно не про того парня, который сидел за вон тем столиком? — он прищуривает глаз и указывает пальцем, куда мы сразу же бросаем свой взгляд.

— Про того. А ты его знаешь? — доля надежды зарождается в груди.

— Да. Точнее знал, — хмыкнул тот. — Это Петя Карасев, мы с ним в одном классе учились.

— А сейчас что? Не общаетесь? — вздохнула я и принялась теребить в руках злосчастную записку.

— Нет, — спокойно отчеканил, а я расстроилась из-за одного короткого слова. — У него в средней школе отца во второй раз посадили, тогда-то он и перешёл в другой класс. Помню шума столько было, мол за убийство он сел. Но не знаю, правда ли.

— Володенька, а ты можешь мне подробнее рассказать про него? —  хватаю его ладонь и прижимаю к себе. — Пожалуйста! — тяну гласные буквы.

— Ну, что рассказывать то, — он поднимает глаза, словно пытаясь вспомнить хоть самую мельчайшую деталь. — Его отец был в Жигалинской банде, сейчас в третий раз сидит. Вот Петька и пошёл по его стопам — теперь сам в группировке, главному там во всём помогает, как же его...

— Михалыч!

— Да, точно. Знаю, что два брата ещё есть у него.

— А ты случаем не знаешь, он на фортепиано играть умеет? — Володя отрицательно машет головой. — Слушай, а ты откуда знаешь про Жигалинских?

— Так про них все всё знают, скрывать нечего, — кажется Володя наслышан о многом. — Всем известно, что они всех крышуют. И коммерсов недолюбливают. Хотя, кто их вообще долюбливает.

Михалыч... Эта змея, скользкая и липкая, как грязь, прилипшая к ботинкам после дождя. Я обвела взглядом зал, который вдруг показался тесным, будто стены начали сдвигаться, подчиняясь новому правилу — все против меня.

— Кстати, ты "Спортсменов" знаешь? — как бы невзначай спрашивает Варя и я нахмурилась.

— А! Это те, которыми Сергей Ананьевский командует? — парень резко встаёт и принимается снова расставлять бутылочки со спиртным по полкам. — Да, знаю их. Они тачки от поляков и немцев к нам возят, через них заказывать можно. Хорошие парни, бизнес мутят, в скором и расширяться могут. Насколько знаю, деньги с доходов уходят на спорт: организация и проведение сборов, аренда спортивного зала, поддержка атлетов и их медицинское обслуживание. Отсюда и название "Спортсмены".

Теперь-то я точно определилась! Хер вам, Жигалинские! Сдать брата? Да никогда. Лучше уж самой в петлю, чем пойти на такой предательский шаг.

— А Сергей Ананьевский — это... — начала я, но остановилась, потому что ранее ничего не слышала про него.

— Старший тренер сборной России по пауэрлифтингу это, — совершенно спокойно выдает и я устремляю на него вопросительный взгляд. — Ну, "Культик" его кличка, не знаете что-ли?!

Володя смотрел на нас, как на существ из другого мира. Его брови медленно поползли вверх, а рот приоткрылся, будто он хотел что-то сказать, но не мог найти слов.

— Дамы, вы, чего, телик не смотрите что-ли?

— Да как-то не встречался он по телевизору, — я пожала плечами, а он откинулся на стуле и прикрыл лицо ладонью.

— Короче, он чемпион девяноста первого года, под его руководством сборная  завоевала бронзовые медали в Голландии в девяностом году! — с искренним восхищением протараторил, сверкая глазами. — Не слыхали разве? — мы пожали плечами. — Эх вы, девушки, вам лишь бы ногти, да причёски!

Он закатил голову, страдальчески простонав и собирался ещё что-то добавить, как вдруг стул, стоящий недалеко, тяжело скрипнул — мужчина, в замятом пальто и шапке, которую он снял одной резкой рукой, опустился на барный табурет.

— Спасибо, Володь! — я крикнула, поднявшись на ноги, а парень кивнул, улыбнувшись. — Варя, а...

Не успела я договорить, как из угла зала послышался разъяренный голос Романа Абрамовича, который уже прожигал взглядом нас двоих. Варя, дрогнув, встала с места и захватив со стола небольшой блокнот и ручку, поплелась в его сторону.

Так значит ты Петя Карасев. Что ж, интересно.

Я снова опустила взгляд на записку, перечитав её в сотый раз, и слова отозвались эхом в голове. "Отсчет пошел?" — мысленно повторила я и усмехнулась. Да пошел ты, Сергей Михайлович. Ты можешь забрать у меня сон, можешь заставить дрожать от страха, но меня ты точно никогда не сломаешь!

Я смяла записку в кулаке и быстро кинула в карман, желая надолго забыть о ней. До ушей долетают обрывки фраз диалога Вари с хозяином ресторана. Роман Абрамович сидел в дальнем углу ресторана, под лампой, которая тускло освещала тёмное дерево столика. Напротив него сидел незнакомый парень — молчаливый и будто вырезанный из другого мира. Он что-то медленно говорил, едва шевеля губами, скользя взглядом по залу, словно проверяя, кто смотрит. Хозяин слушал, не перебивая, только изредка откидывая пепел в пепельницу и сжимая губы так, что они превращались в тонкую линию.

Внезапно парень перевёл глаза с соседнего столика на меня и я поймала его взгляд. Он был холодный, изучающий, будто смотрел не на меня, а сквозь, оценивая что-то внутри. В этом взгляде не было любопытства, только лёгкое, почти насмешливое ожидание, как будто он заранее знал, что я отведу глаза первой.

Но я не отвела. Вместо этого замерла, крепче сжав стакан, словно этот жест мог дать мне хоть какую-то опору. Время будто остановилось — всё вокруг стало размытым, исчезли разговоры, звон посуды, даже Роман Абрамович за его столиком перестал существовать.

Парень резко отвернулся и вернулся в оживлённый разговор — его окликнул хозяин ресторана. Я же, в свою очередь, громко хмыкнула, села на свой стул и вспомнила...

Ах, точно! Девушка ещё полчаса назад просила принести ей стакан воды, но я совсем забыла из-за этого Пети! Я его уже ненавижу всем сердцем! Подхватив поднос с барной стойки, поставила на него стакан прозрачной чистой воды, и вскочила с табурета, поправляя свой наряд, поплелась в зал.

— Прошу прощения! — быстрым движением всучила ей воду в руки и встала рядом со столиком, ожидая криков, замечание и реприманд, но она лишь мило улыбнулась.

Облегчённо выдохнув, я поместила поднос под мышку, размеренной походкой направляясь к месту, на котором сидела долгое время, но поворачиваю голову и замечаю вскинутую руку Романа Абрамовича, которая подзывает к себе:

— Иди сюда!

Я недовольно фыркнула себе под нос, на мгновение закатила глаза, но всё равно послушно подошла к мужчине. Роман сидел, раскинувшись на стуле, словно тот был частью его самого. Спина прямая, плечи чуть развернуты — весь его вид говорил о власти и уверенности. Нога закинута на ногу, носок начищенного ботинка блестел в мягком свете лампы. Ишь, пижон какой!

— Вот оцени, как творческий человек, — Роман взмахивает палец в воздухе и в голове всплывают недописанные статьи. Да, именно написание статей имеет ввиду Роман под словом "творчество". Я обожаю писать их, но в последнее время написание застопорилось, и идёт очень медленно, так как мне не хватает время. Даже помню, как в десятом классе написала статью про наш школьный театр и она попала в новостную газету города. Мама тогда гордилась мною.

— Я бы не назвала это творчеством...

— Неважно, Одинцова! — перебил он, решив, что не желает слышать мои оправдания. — Тебе пора перестать хохлиться. Так вот, у нас небольшой спор, — взглядом указывает на художника, сидевшего напротив него со скрещенными руками в замок. — Мне нужно, чтобы ты с объективной стороны сказала, какая композиция для афиши будет лучше.

— Но я не художник, совсем не разбираюсь в этом, — пояснила, кивая на два листа бумаги.

— Насколько я помню, твоя мама художник! И если не ошибаюсь, посвятила этому делу всю свою жизнь, — кажется мужчина имел сто и множество аргументов, так что отмахнуться мне не удаётся. — Поэтому думаю, немного представлений об этом ты имеешь.

Хмыкнув себе под нос, я выпрямила спину и прикусила внутреннюю сторону щеки. Парень протянул мне две афиши, держа их осторожно, словно они могли рассыпаться от одного неосторожного движения. На секунду его пальцы коснулись моих и я почувствовала жар и пламя, словно он в ладонях держал не бумагу, а раскалённые угли.  Сложилось ощущение, что этот художник был соткан из смеси огня и страсти. Шершавая бумага, на поверхности которой было начерчено множество аккуратных линий серым карандашом, попали в мои руки и я сжала их пальцами.

Я принялась рассматривать афиши, осторожно разглаживая их кончики, чтобы не оставить следов пальцев. Лёгкие карандашные линии сразу же привлекли внимание, такие тонкие и точные, что казались почти невесомыми. Интересно. Нахмурившись, я вглядывалась в каждую деталь, как вдруг заметила боковым зрением взгляд парня — тяжёлый, неподвижный, будто он следил за каждым моим движением. Он не сдвигался с места, и хотя я старалась не обращать внимания, всё равно чувствовала этот взгляд, как горячие иголки, врезающиеся в кожу.

Громко прочищаю горло, и смешок вырывается из моего рта, когда рассматриваю обе "афиши", которыми так таковыми их назвать сложно, и прижимаю кулак к губам. Замечаю, как уголок рта художника тянется вверх, но он тут же возвращает своему лицу серьёзный вид. На обеих листах бумаги была достаточно простая композиция — в центре большими красными буквами название группы: "Мозаика". Остальное пространство носило в себе исключительно информацию о месте и времени концерта. Что ж, довольно просто. И очень плохо.

— Ну? Что думаешь?

— Думаю, что... — пытаюсь подобрать слова. — Если хотите, чтобы никто не пришёл, то отличная афиша! Даже школьников, которые всеми способами ищут место, где прогулять уроки, вот это внимание не привлечёт. А вы, — поворачиваюсь к Роману. — Можете просто впустую потратить деньги с этой афишей.

— Вообще-то... — парень, кажется, готов спорить со мной, но я спешу перебить его.

— Вообще-то у нас, вроде, не культ Сталина. Почему это выглядит, словно плакат пятидесятых годов? Так сухо и пусто, будто цензура не разрешила сделать более красочный плакат! Но сейчас, вроде, не СССР, и цензуры больше нет.

Я пожимаю плечами и качаю головой, мол: "Это вообще никуда не годится!".

Вдруг в мою голову пришла мысль. Такая глупая, даже идиотская, но другие, обычно, меня не посещают. Громко положив поднос на стол, отчего Роман Абрамович вздрогнул, я наклонилась и оперлась локтями о ровную поверхность, выдернула из рук парня карандаш, принялась исправлять. Карандаш уверенно двигался в моих пальцах, или пальцы слишком уверенно двигали карандаш — неважно. Ровные линии быстро появились на бумаге, и я, высунув кончик языка, чуть прищурилась, чтобы оценить работу.

— Вот! — протягиваю парню листок в руки, из которых через пару секунд Роман выдернул бумагу. — Я предлагаю это: интересно, необычно, и что главное — ново! Не какая-то скучная газетка с названием группы, а настоящая афиша: фотография группы и интересная композиция.

Мужчина, свёл брови к переносице от недоумения, внимательно рассмотрел её, а потом перевёл свои глаза на меня. Его строгий, даже полный ярости, взгляд испепелил меня, отчего улыбка слетела с моих губ без следа, словно её и не было.

— Что было непонятного в слове "оцени"? Оценить, а не предложить своё! И, — затягивается сигарой, прерываясь. — Кажется, художник тут не ты, — кивает на парня.

— Знаете, как говорил Иосиф Виссарионович? "Не согласен — критикуй, критикуешь — предлагай, предлагаешь — делай, делаешь — отвечай!" — вдруг ляпнула я и услышав смешок, повернулась всем телом к художнику.

Мой взгляд тут же падает на парня; наконец могу внимательно рассмотреть его лицо — голубые глаза яркие, как зимнее небо перед бурей, пронзительные и какие-то чуждые. Тонкие губы. И веснушки. Невероятно красивые веснушки — на щеке, подбородке и пара маленьких над ртом, у самой линии губ, они словно ставили точку в его молчаливой речи. Его русые волосы средней длины свободно падали на лоб, слегка прикрывая глаза.

Только спустя минуту ловлю себя на мысли, что оцениваю его черты лица и внезапно, совсем случайно, перевожу взгляд на его глаза, прожигающие мои. Я чувствовала, как его внимание будто пробивает меня насквозь, выуживая ответы из самых глубоких уголков. И хотя он не двигался, его присутствие становилось всё более ощутимым, его взгляд был тяжёлым, впивался в меня, и я не могла отвести глаз, как бы не пыталась. Вопросительно поднимаю брови вверх, и кажется, он находит в себе силы отвлечься и говорит:

— Да всё хорошо, — отмахнулся парень, расплывшись в лёгкой усмешке. — Но всё-таки, думаю это не совсем подходит под тематику вашего мероприятия, — указывает рукой на мужчину. — Да, красиво. Да, красочно, но это не про рок-группу. "Мозаика" — тяжёлая музыка, порой грустный мотив носит в себе и думаете правильно будет совать на афишу кучу ненужных деталей? Думаю, нужно сделать так!

Ах ты жук! Хочешь поспорить со мной? Ладно, хорошо!

Голубоглазый аккуратно забирает карандаш, который я крепко зажала между пальцев, словно чувствует мою нарастающую ярость. Проводит им пару раз по бумаге, издаётся характерный звук штрихов и, оценивая своё художество, протягивает Роману Абрамовичу.

— Вот, — хмыкнул парень. — Теперь концепция максимально удачная.

Мужчина устремил брови вверх, опустил уголки губ вниз, выпучивая губы и довольно буркнул что-то себе под нос. Я, полная интереса и любопытства, вытягиваю шею к листку, словно жираф и пытаюсь быстро оценить новую афишу, но остаться незамеченной не получается и парень замечает мой интерес, издавая тихий хриплый смешок.

— Может хочешь опять что-то исправить? — сказал с превосходством , или мне так показалось, неважно. Факт в том, что он хохотнул. — Или