Первое потрясение Нэн испытала, когда услышала, о чем говорят Фелисти с Дональдом. В доме, который Мор ежегодно снимал для своей семьи, поблизости от Суонэйджа, было два телефонных аппарата — один в гостиной, второй в большой спальне. Раздался междугородный звонок; Нэн не успела подойти к телефону, и Фелисити, решив, наверное, что мать еще не вернулась из магазина, сняла трубку и без утайки поговорила с братом. Придерживаясь мнения, что у детей не должно быть секретов от родителей, Нэн подняла трубку параллельного аппарата, находившегося в спальне, и услышала, к своему удивлению, много интересного.

Из их разговора она поняла далеко не все, и вместе с тем вполне достаточно для подозрения, что за этим кроется еще много чего. Нэн какое-то время просидела в спальне, усиленно думая. Сначала ее охватило громаднейшее удивление. Потом гнев. И он смешался с неким даже удовольствием — от появившейся возможности через какое-то время смело уличить мужа в чем-то явно неблаговидном. Дело в том, что после той ссоры накануне отъезда Нэн испытывала легкие угрызения совести. Хотя вовсе не потому, что так холодно отнеслась к планам мужа; в этом вопросе она считала себя совершенно правой — планы эти непродуманные и неуместные; и все же подозрение, что она перестаралась в своем ехидстве, несколько ее коробило. Но услышанного хватило, чтобы ее чувство вины значительно ослабело; одновременно эти сведения, пусть еще не совсем ясные, можно было считать оружием, приобретенным как раз вовремя. Другой вопрос, придется ли им воспользоваться? Скорее всего, нет — потому что очень скоро Билл перестанет с ней спорить и согласится, что все его «лейбористские» прожекты ни к чему. Ведь всю жизнь так, сначала не уступает, кипятится, а потом сдается. И все же очень хорошо, что неожиданно появился такой вот запасной аргумент, хотя, безусловно, и малоприятный.

Однако вскоре именно неприятная сторона вышла на первый план. Нэн не находила себе места. Она глубоко верила и в порядочность своего мужа, и в его здравый смысл, и именно поэтому в первую минуту восприняла случившееся всего лишь как мимолетный промах с его стороны, который даст ей такое же мимолетное преимущество. Но ее мысли упорно возвращались к мисс Картер. Восстанавливая в памяти ее облик, она постепенно начинала понимать, какое это хитрое и коварное существо. И какая там наивность! Нет, в каком-то смысле она и в самом деле наивна. Такого разряда девицы способны «наивно» вынашивать самые мерзкие планы, обманывая даже самих себя, живя в атмосфере настолько пропитанной ложью, что в ней невозможно отличить ложь от правды. Неужели Билл влюбился в нее? А что, такие кошечки наверняка могут растрогать сильный пол, пробуждают желание успокаивать и утешать, свойственное всем мужчинам, особенно среднего возраста.

Никогда прежде Нэн о таких вещах не задумывалась. Ни разу в жизни она не усомнилась в полнейшей верности мужа. Да и теперь гнала от себя сомнения. Наверняка дети либо что-то преувеличили, либо недопоняли. Ну, допустим, на минуту потерял голову, но сейчас уже несомненно все прошло, растаяло без следа. Наверняка все это пустяк, не более.

А что если не пустяк? Нэн не находила себе места. Что же делать? Она подумала, не написать ли письмо мисс Картер и даже начала мысленно составлять это письмо, но бросила, поразившись собственной несдержанности. Нет, глупо. Никих улик у нее нет, а мало ли на что такого сорта девица способна, наглости хватит возбудить и судебный процесс. Нэн имела весьма смутные представления о диффмации и устной клевете, а при мысли о фиксации чего-либо на бумаге ее вообще охватывала дрожь. И она предпочитала уговаривать себя, что это наверняка недоразумение, и на самом деле ничего нет.

Она бродила по дому и кое как пережила день. Ей как-то удавалось прятать от Фелисити свои терзания, но к шести часам вечера смятение достигло такой степени остроты, что она решила — надо ехать домой, поговорить с Биллом и выяснить все раз и навсегда. И только после этого отдых вновь станет отдыхом. Она удивилась собственной горячности. Может, все-таки обождать до утра? Попробовала читать книжку. Не получилось. И тогда, объяснив Фелисити, что ей надо съездить в Лондон проведать каких-то знакомых, собрала вещи и поспешила на ночной поезд.

То, что она увидела, потрясло ее. Она оказалась дома в такой ранний час вовсе не потому, что хотела застать мужа на месте преступления, а просто из-за собственного нетерпения и из-за расписания поездов. Нэн и подумать не могла, что Билл способен привести в дом девушку. Как же она ошибалась! Дело несомненно зашло слишком далеко. Она повернулась и убежала, отчасти из-за потрясения, отчасти от необходимости все обдумать перед решающим разговором с мужем.

Спешно уходя под дождем и слыша его шаги за своей спиной в хмурой неподвижности раннего утра, она свернула в боковую улочку и спряталась за гаражами. Там она простояла какое-то время, пока шаги его не стихли. Она прислонилась к изгороди, сжимая в руках сумочку, ногами увязая в мокрой траве. С беспокойством поглядывала на окна дома, рядом с которым оказалась. Занавески задернуты. В окрестных домах люди еще спят. Шарфик на голове промок, и капли начали скатываться за воротник.

И тут, впервые после того, как ей стало понятно, что случилось, она почувствовала себя бесконечно несчастной. Недоумение, гнев, дурные предчувствия, все эти переживания, вплоть до того странного возбуждения, какое, наверное, испытывает охотник, подкарауливающий добычу, она считала вполне допустимыми. Но стать несчастной — такого с ней еще не случалось. Никогда в жизни она не позволяла Биллу доводить себя до точки, после которой наступает подлинное несчастье. Не было и не могло быть никакого повода для подобного чувства. В ее жизни, в жизни благополучной замужней женщины, такого рода переживания — просто истерика. А она всегда была противницей истерик. Но сейчас она чувствовала настоящую горечь... и причиной был ее муж. Муж заинтересовался другой женщиной — осознание этого постепенно проникало не только в ее мозг, но и в ее душу. И сейчас, прислонясь спиной к изгороди, промокшая под холодными струями дождя, она все яснее понимала, что оказалась неожиданно вовлечена в какой-то невообразимый кошмар. Ведь она только что убежала из своего собственного дома. Она зажала рот рукой. Слезы потекли по щекам, смешиваясь с дождем. Горе и ужас сотрясали ее.

Потом она пошла по дороге. Мимо домов, за пределы городка, к торговому центру. Магазины еще не открылись, но день вступал в свои права. Уже появились прохожие, спешащие на службу. Дождь затихал. Зайдя в общественный туалет, она привела себя в порядок. Потом вышла и села на автобус, едущий в Марсингтон. Ей хотелось увидеть Тима Берка.

У нее с Тимом были странные отношения. Она знала его более десяти лет, с тех пор как муж, преподававший тогда в средней школе на юге Лондона, познакомился с этим человеком в ходе каких-то дел, связанных с лейбористской партией. Тим ей всегда нравился. С ее точки зрения, в характере его присутствовала какая-то причудливая грация и изысканность, и она помнила, что в те нечастые вечера, когда они приходили с мужем в магазинчик Тима, муж, по сравнению с Тимом всегда казался ей мрачным, скучным и неуклюжим. Но она не придавала особого значения этим мыслям, пока в какой-то момент не поняла, что Тим относится к ней с особым вниманием.

Тим всегда вел себя с ней со слегка старомодной галантностью, которую Нэн объясняла его ирландским происхождением и над которой они с Биллом часто смеялись, но, вместе с тем, эта галантность ей очень льстила. Ее муж не умел быть галантным. И постепенно она начала подозревать, со смесью боли и радости, что Тим Берк, может быть, немножко влюблен в нее. Она не делилась с Биллом своими догадками, не делала никаких усилий, чтобы почаще встречаться с Тимом, но и не избегала его, а попросту внимательно за ним наблюдала. Однажды в девять часов вечера, она оказалась с ним наедине в магазине. Билл вышел на улицу позвонить, потому что тогда у Тима еще не было в магазине телефона. Тим принялся надевать ей на шею ожерелье, так он часто делал, когда они приходили в гости. Застегивая замочек на шее, он поневоле обнимал ее. Замок застегнулся. Но он не разжал рук. И вдруг поцеловал ее в губы.

Нэн была потрясена и обескуражена. Она оттолкнула его. Билл пришел через минуту, и поэтому они не успели ничего сказать друг другу. И позже ни один из них к этому случаю не возвращался. В течение некоторого времени Нэн избегала Тима и если видела, то лишь в обществе Билла. Нэн казалось — всем своим поведением Тим дает ей понять, что очень сожалеет о том, что случилось, при этом оставаясь все таким же галантным и предупредительным. Но Билл ничего не заметил, и Нэн ничего не рассказала ему. Это было четыре года назад. Со временем неловкость ушла, и Нэн вспоминала этот случай уже не с болью, а с какой-то печальной благодарностью. И ей хотелось верить, что Тим тоже вспоминает. Она тешила себя надеждой, что вспоминает. Это все было так мимолетно. Но воспоминание об этом придавало особый оттенок тем случаям, когда, всегда в обществе мужа, Нэн позволяла себе видеться с ирландцем.

В автобусе, повернувшись заплаканным лицом к окну, она ни разу не спросила себя, уместно ли являться к Тиму в таком настроении. Она попала в чрезвычайные обстоятельства. Ей необходима помощь. Она не знает, как быть. Исповедаться кому-нибудь из знакомых дам, например миссис Пруэтт? Ну эта мысль просто нелепа. Тим, вот кто ей сейчас нужен! Уткнувшись в автобусное окно, она плакала, ей было больно, но чем дальше, тем яснее она различала в своей боли обыкновеннейшее чувство ревности. Она тяжело дышала и довольно громко всхлипывала, прикрывая лицо платочком.

Она вышла из автобуса и поспешила по улице к магазину. И тут же увидела Тима. Хотя еще не было девяти, он открывал ставни. Нэн подбежала к нему, тронула за плечо и сразу вошла в магазин. Тим заспешил за ней. Он успел заметить, какое у нее несчастное лицо. Он запер дверь. Внутри было темно, половину ставень еще предстояло открыть.

— Что случилось? — спросил он.

— Извините Тим, что врываюсь таким образом. Случилось нечто ужасное. — Она все еще прижимала платочек ко рту.

— С Мором что-то? Или с мальчиком?

— Я застала Билла с этой девушкой, мисс Картер. Вернулась, а они обнимаются, в моем доме, в шесть часов утра! — И она расплакалась в голос.

— О Господи! — Он провел ее через магазин в мастерскую. Дождь перестал лить, и солнце осветило крохотный, окруженный белыми стенами дворик, в котором росло маленькое платановое дерево. Нэн вышла туда. Это было уединенное место. Сюда не мог заглянуть посторонний. Она взялась рукой за тонкий ствол дерева.

— Позвольте ваше пальто, оно совсем промокло.

Нэн отдала ему пальто и взяла полотенце, чтобы осушить волосы. Она села на маленькую скамеечку возле дерева, опершись спиной о стену. Она чувствовала влажную поверхность, но это ее не тревожило. Мир превратился в груду бессмысленных обломков. Телесные страдания и маленькие обломки ее мира кружились вокруг, то затемняясь, то проясняясь. Она с удивительной отчетливостью видела листья платана, еще в каплях дождя. Протянула руку и сорвала один. О существовании Тима она забыла, пока он не пришел и не сел рядом.

— Когда это произошло?

— Что? А, сегодня утром, около шести. — И опять увидела Билла на полу рядом с девушкой, его голова у нее на коленях. Она вновь заплакала и сорвала еще один лист.

— Мы вот что сделаем... выпьем виски, это вас взбодрит. — Он ушел и принес два бокала. Нэн бездумно взяла один и отхлебнула золотистый напиток. Закашлялась, но потом почувствовала внутри тепло и приток сил. Ей стало чуточку легче.

Тим допил свой бокал одним глотком. И снова сел рядом. Кто-то стучал в дверь магазина. Он не обратил внимания. Сквозь завесу своего горя Нэн начала различать, что он в растерянности. Не знает, как ему быть. Нэн всегда сердилась, когда видела, что другие не знают, как себя вести. Она всегда знала и все решала сама. Но сейчас ей хотелось, чтобы решал кто-то другой.

— Вы, наверное, знали что что-то происходит? — спросила Нэн, утерев слезы. Это движение ее взбодрило. — Неужели вам не случалось видеть их вместе?

— Увы, не случалось. Но вы знаете, там, скорее всего, и нет ничего серьезного. Вскоре все выяснится. Не сердитесь уж слишком на Мора.

— При чем здесь «не сердитесь»! — взорвалась Нэн. Сердиться на Мора или не сердиться — не об это сейчас надо говорить. Тут совсем другое.

— И как же вы поступили?

— Выбежала из дома и приехала сюда. — Она допила виски, и Тим налил еще. Она вновь потянулась к дереву.

— Мой вам совет, возвращайтесь домой. Мор, несомненно, ждет вас и страдает.

Вернуться, да, подумала Нэн. Настоящая боль не в том состояла, что мир превратился в груду осколков. В этом как раз было освобождение от боли. Настоящая боль в том, что мир остался таким же, как и прежде, цельным, незамысловатым, и как же тяжко в жить этом прежнем мире.

— Не сердитесь на Мора. Ему будет нелегко. И вы сильнее его, в любом случае. Да, вы сильнее, и сами это знаете.

Она знала. Ей предстоит справиться с этой ситуацией, как раньше справлялась со многими другими, руководя Биллом, сглаживая последствия его неуклюжести, ведя его вперед. Она должна справиться и с этим. Мысль была нерадостная, но в чем-то утешительная.

— Я выйду отыщу такси. А вы отдохните и не думайте, что вам сказать. Пусть он ищет слова.

Он хочет, чтобы я ушла, поняла Нэн, хочет от меня отделаться, убрать эту скандальную историю из своего дома. Она не чувствовала никакой враждебности к Тиму. В ярком свете дня она видела его лицо очень близко, бледное, болезненное, искаженное беспокойством и растерянностью.

Она потянулась и взяла его за руку. Они сидели какое-то время рядом, неуклюже чинно, словно позируя для старомодной фотографии. Поставив бокал, Нэн другой рукой сорвала еще несколько листьев. Солнце начинало пригревать. Это была странная пауза.

Потом подняла глаза и взглянула на Тима. Он пристально смотрел на нее. Она не отвела глаз.

— Идемте в дом, — вдруг сказал он и потянул ее за руку. — Идемте, посидите в кресле.

Нэн встала. Двор медленно поплыл перед глазами. Должно быть, виски ударило в голову. Она снова села. И снова нахлынуло ощущение ужаса. Все, что было во дворе, предстало перед ней с пугающей четкостью. Она сделала усилие и снова встала. Двор выглядел очень странно — наполнился каким-то блеском и расширился. Она поняла, что оборвала почти все листья с платана. Дерево, некрасиво оголенное этой преждевременной осенью, отбрасывало тень на бугристую, курящуюся под солнцем стену. Необычный свет падал откуда-то сверху. Нэн подняла голову и увидела прямо над своей головой, на фоне оловянного неба, радугу. Она поежилась и прошла через дверь, которую Тим Берк отворил перед ней.

В маленькой мастерской было совсем темно. Тим обычно работал здесь при свете неоновой лампы. Нэн споткнулась о грубую ножку рабочей скамейки. Глубокое кресло стояло в дальнем темном углу, громоздкая ветхая махина, низвергнутая из маленькой верхней гостиной какое-то время назад.

Тим повел ее в угол. Начав говорить что-то, Нэн повернулась к нему. Секундой позднее, частью от толчка Тима, частью от своей собственной неустойчивости, она упала на пружинное сиденье. Она лежала распластанная, неожиданно ставшая беспомощной, ноги вытянуты, высокие каблуки торчат в стороны. Через маленькое окошечко увидела клочок серого неба и обломок радуги. Тим склонился над ней, опершись руками на подлокотники. Он придвигался все ближе, заслоняя окно. Потом, упершись коленом, навалился на нее, обнимая обеими руками, и наконец его тяжелое тело заставило ее утонуть в глубинах кресла.

Нэн лежала безвольно. Одна рука у него на спине, другая на рукаве, не вцепившись, а, скорее, отдыхая, как пара уставших птиц. Плечом он надавливал ей на подбородок, и голова ее погружалась в пыльную, пахнущую затхлостью обивку. Несколько минут она лежала неподвижно, уставясь над его плечом в полузакрытую дверь, за которой темнело помещение магазина. Потом сделала легкое движение, стараясь освободить подбородок. Она начинала осознавать, что ей нравится ощущать на себе тяжесть его тела, и не просто нравится. И все же, обманывая себя, она попыталась освободиться.

Почувствовав ее движение, Тим приподнялся и начал легонько отодвигать ее, чтобы лечь рядом. Минуту они возились — Нэн, убирая руки и неуклюже отодвигаясь в сторону, при этом ее каблуки царапали по полу, а Тим, устраиваясь рядом с ней и при этом не выпуская ее из объятий. Потом они вновь замерли, глядя друг на друга. Нэн слышала, как бьется ее сердце. Она чувствовала легкую панику и какое-то неудобство, глядя на бледное лицо Тима, его влажные раскрытые губы так близко от себя. Потом она обняла его руками за шею и притянула к себе, отчасти ради того, чтобы не видеть эту муку, застывшую в его глазах.

— Нэн, я люблю вас, и вы это знаете, правда? Мне хочется что-нибудь сделать для вас, что-нибудь хорошее.

— Да, — ответила Нэн. — Она знала, что испытываемое ею странное спокойствие долго не продлится.

— Я так мечтал поговорить с вами, рассказать о многом, — прошептал он ей в самое ухо.

— О чем же? — спросила она, чутко улавливая голоса проходящих по улице людей.

— Обо всяких глупых вещах. Об Ирландии, о детстве, то, о чем только вам я и могу рассказать.

Он собирается рассказывать мне о своем детстве, думала Нэн. И тут же увидела эту картину — утро, она лежит в кресле и слушает воспоминания Тима. Наверное, я пьяна, подумала она. Она сделала еще одну попытку встать.

На этот раз, взявшись за спинку кресла, Тим начал сползать, пока не встал перед ней на колени, а она подтянулась и села. Тонкое облачко пыли окружило их запахом прошлого.

Увидев его лицо, она вновь почувствовала отчаяние. То, что они сейчас пережили, на самом деле всего лишь бессмысленная пауза. Еще минута, и они оба почувствуют смущение.

— Вызовите мне такси, Тим.

Кивнув, Тим встал и прошел в магазин, затворив за собой дверь. Она слышала, как он вышел на улицу. Она начала искать свою сумочку. Оглядела себя в зеркальце. В тусклом свете увидела свою растрепанную голову и снова тихо заплакала. Но к тому времени, когда Тим вернулся, она уже успела причесаться и слегка припудрить нос.

Они встретились в дверях магазина. Он обнял ее за талию.

— Боже мой, — сказал Тим, и голос его сорвался.

— Такси приедет?

— Через полминуты.

Нэн глянула ему в лицо. Теперь, когда она стояла на ногах, он больше не пугал ее: и вдруг ей отчаянно захотелось остаться у Тима и говорить с ним, говорить обо всем, об Ирландии, о его прошлой жизни, о которой она ничего не знала, о его надеждах и страхах, и о том, когда он начал любить ее. Вот он стоит перед ней, бледный, растерянный, сильный, своими большими ладонями обнимая ее тело. Близкий, таинственный, непохожий на нее, наполненный до краев свой собственной историей.

Раздался громкий стук в дверь.

— Такси, — сказал Тим.

Они посмотрели друг на друга.

— Отошлем его назад? — спросил он.

Нэн молчала. Ей хотелось, очень хотелось узнать его, этого человека, стоящего сейчас перед ней. Как же она могла себе позволить так мало знать о нем! В сокровенности и неповторимости его прошлого, во всех тех причинах, которые привели его путями, о которых он никогда не рассказывал, к настоящему моменту, для нее хранилось обещание утешения и долгой, долгой радости открытия.

— Если бы вы могли прийти ко мне... быть со мной...

Нэн отвернулась от него. Холодная, беспощадная