- Это - радиатор. - Тетя Жозефина вытянула вперед бледный костлявый палец. - Пожалуйста, не вздумайте до него дотрагиваться. Возможно, вам будет у меня очень холодно. Это может быть довольно промозгло.

Вайолет и Клаус незаметно переглянулись, а Солнышко поглядела на своих старших. Тетя Жозефина водится по всему дому, знакомится с новым жильем, и ей кажется, что она должна быть всеобщей, из-за коврики перед дверью, чтобы она могла объяснять, как можно было поскользнуться и сломать себе взгляд. , мог сложиться пополам и прихлопнуть сидящего.

- Вот тут телефон, - показала она. - Пользоваться им можно только в случае крайней необходимости.

Клаус, я не уверен, что телефон - вещь совершенно безопасная.

Руки Тети Жозефины взорвались кверху и дотронились до узла волос на макушке - так будто это что-то вдруг прыгнуло ей на голову.

- Нельзя верить всему, что читаешь, - возразила она.

- Я однажды запросто смастерила телефон, - проговорила Вайолет. - Если хочешь, я разберусь с твоим телефоном. Может, вам будет тогда спокойнее.

- не думаю. - Тетя Жозефина нахмурилась.

- Далм! - предложила Солнышко. Возможно, это означает, что он безвредный ».

- Далм? - переспросила Тетя Жозефина, наклоняясь, чтобы снять нитку с поблекшего узорчатого ковра. - Что это значит? Я считаю себя знатоком английского языка, но не представляю, что значит слово «далм». Она говорит на каком-то другом языке?

- Боюсь, Солнышко пока не умеет говорить как следует. - Клаус поднял младшую сестру на руки. - Так, большей частью просто детский лепет.

- Грун! - выкрикнула Солнышко, что, возможно, означало: «Я протестую против детского лепета!»

- Тогда придется мне поучить ее правильному английскому языку, - натянутым тоном произнесла Тетя Жозефина. - Не всем мешает поупражняться в грамматике. Грамматика - это величайшая радость в жизни, вы не находите?

Все трое переглянулись. Клаус сказал бы - читать, ну и для Солнышки не было большего удовольствия, чем кусать разные предметы. Бодлеры относились к грамматике с ее многочисленными правилами про то, как писать и говорить по-английски, примерно так же, как относились к банановому хлебу - неплохо, но восхищаться нечем. Однако противоречить Тете Жозефине было как-то невежливо.

- Да, - решилась наконец-то Вайолет, - грамматика нам всегда нравилась.

Тетя Жозефина кивнула и одарила Бодлеров слабой улыбкой:

- Хорошо, сейчас я вас отведу в вашу комнату. Когда будете открывать дверь, просто толкните ее. Ни в коем случае не трогайте стеклянную дверную ручку. Я всегда боюсь, что у меня разлетится на миллион осколков.

Бодлеры уже начинают думать, что им не разрешается дотрагиваться до одного предмета в доме, они не менее улыбчивы, и толкают дверь, и они предстают перед большой светлой комнатой с абсолютно белыми стенами и простым ковром на полу. В номере есть две кровати нормального размера и детская кроватка, специально предназначенные для просторных кроватей. В каждой комнате стояли сундучок для вещей. В дальнем конце комнаты находился большой шкаф для одежды.

- сказала Тетя Жозефина, - но дом не слишком велик. Я постарался обеспечить вам все необходимое.

– Не сомневаюсь, – сказала Вайолет, внося чемодан в комнату. – Спасибо большое, Тетя Жозефина.

– В каждый сундук положен подарок, – продолжала Тетя Жозефина.

Подарки? Бодлеры уже давным-давно не получали подарков. Тетя Жозефина с улыбкой подошла к первому сундуку и открыла его.

– Для тебя, Вайолет, прелестная новая кукла с целым комплектом одежды. – Тетя Жозефина достала со дна пластмассовую куклу с крошечным ротиком и огромными широко раскрытыми глазами. – Ну разве она не очаровательна? Ее зовут Красотка Пенни.

– Ох, благодарю вас, – сказала Вайолет. В четырнадцать лет ей было уже поздно играть в куклы, да и раньше она их не очень жаловала. Однако она выдавила из себя улыбку, взяла Красотку и похлопала ее по пластмассовой голове.

– А для Клауса, – продолжала Тетя Жозефина, – у меня модель поезда. – Она открыла второй сундук и достала маленький паровозик. – Ты можешь уложить рельсы в том пустом углу комнаты.

– Здорово, – сказал Клаус, стараясь изобразить восторг. Ему никогда не нравились модели поездов – столько трудов, пока собираешь, а когда наконец соберешь, поезд только и делает, что ездит без конца по кругу.

– А для Солнышка, – Тетя Жозефина запустила руку в сундук поменьше, стоявший в ногах детской кроватки, – у меня тут погремушка. Смотри, Солнышко, как она гремит.

Солнышко улыбнулась Тете Жозефине, показав все свои четыре острых зуба. Но старшие-то знали, что Солнышко терпеть не может погремушек из-за раздражающих звуков, которые они издают, если их потрясти. Ей уже дарили погремушку, и то была единственная вещь, которую ей не жалко было потерять в пожаре, уничтожившем бодлеровский дом.

– Какие щедрые подарки, – сказала Вайолет. Как девочка вежливая, она не добавила, что все эти вещи не особенно им нравятся.

– Но ведь я очень рада, что вы будете у меня жить, – сказала Тетя Жозефина. – Я так люблю грамматику. Я в восторге от того, что могу разделить мою любовь с тремя такими милыми детьми. А сейчас даю вам несколько минут, чтобы устроиться, после чего мы пообедаем. До скорой встречи.

– Тетя Жозефина, – остановил ее Клаус, – а для чего эти жестянки?

– Бон те? Для грабителей, разумеется. – Тетя Жозефина поправила волосы на макушке. – Вы, наверное, не меньше меня боитесь грабителей. Поэтому каждый вечер, ложась спать, кладите жестянки у самой двери, когда грабители войдут, они наступят на них, и вы проснетесь.

– Но что же мы будем делать после того, как проснемся и увидим рассерженного грабителя? – спросила Вайолет. – Уж лучше спать, пока он грабит.

Глаза у Тети Жозефины расширились от ужаса.

– Рассерженный грабитель? – повторила она. – Рассерженный грабитель?! Зачем ты так говоришь? Ты хочешь нас напугать, чтобы нам стало еще страшнее?

– Нет, конечно, – запинаясь, пробормотала Вайолет, не указав Тете Жозефине, что та сама завела разговор на эту тему. – Извините. Я совсем не хотела вас пугать.

– Хорошо, ни слова больше об этом. – Тетя Жозефина нервно бросила взгляд в сторону банок, как будто грабитель как раз в этот момент наступал на них. – Через несколько минут увидимся за обеденным столом.

Новая опекунша закрыла за собой дверь, и бодлеровские дети некоторое время слушали, как шаги ее удаляются по коридору, прежде чем заговорили между собой.

– Красотку отдаем Солнышку. – Вайолет передала куклу сестре. – Пластмасса твердая, я думаю, ее удобно кусать.

– А ты возьми себе модель поезда, Вайолет, – сказал Клаус. – Может, разберешь ее на части и изобретешь что-нибудь.

– Но тогда тебе достанется погремушка, – запротестовала Вайолет. – Несправедливо получается.

– Шу! – крикнула Солнышко. Возможно, это означало что-то вроде: «В нашей жизни давно уже не случалось ничего справедливого».

Бодлеры переглянулись с горькой улыбкой. Солнышко была права: несправедливо, что они лишились родителей. Граф Олаф, охотящийся за наследством, преследует их, куда бы они ни поехали. Несомненно, что им приходится переезжать от родственников к родственникам и в каждом следующем доме происходит что-то ужасное, как будто дети едут в зловещем автобусе, который останавливается только на остановках под названием Несправедливость и Несчастье. Конечно, в его новом доме досталось всего лишь погремушка.

- Тетя Жозефина явно очень готова к нашему приезду, - с грустью произнесла Вайолет. - Она кажется добродушной. Нам не стоит жаловаться, даже друг другу.

- Ты права, - согласился Клаус без большого энтузиазма, тряхнув погремушкой. - Не будем жаловаться.

- Тви-и! - взвизгнула Солнышко, возможно, желая сказать: «Вы оба правы. Не будем жаловаться ».

Клаус подошел к окну и посмотрел на открывшийся вид. Солнце уже начало садиться на чернильно-черные воды озера

Лакримозе, задул холодный вечерний ветер. Даже защищенного стеклом Клауса пробрал озноб.

- Все-таки очень хочется постояльцам, - сказал он.

- Суп на столе! - раздался из кухни голос Тети Жозефины. - Идите обедать!

У него была рука на плечо и легкое дыхание, и он не обменивался большим количеством слов. Тетя Жозефина накрыла стол на четверых, для Солнышка подкладывает толстую подушку, и в углу комнаты опять-таки насытился кучей жестов на случай, если грабители вдруг захотели похитить обед.

- Вообще говоря, выражение «суп на столе», является идиоматическим, - заметила Тетя Жозефина, - и разумеется, не означает, что речь идет о супе как таковом. Это просто значит, что обед готов. Приготовленный суп.

- Ох как хорошо, - сказала Вайолет. - Нет ничего лучше горячего супа холодным вечером.

- По правде говоря, суп не горячий, - пояснила Тетя Жозефина. - вдруг она взорвется. Я сделала холодный огуречный суп.

Бодлеры переглянулись и постарались скрыть разочарование. Холодный огуречный суп - несравненное лакомство в жаркий день. Например, когда он навещал моего друга, заклинателя змей. Он обладает восхитительным, немного вкусным вкусом, он безмятежным. Холодный огуречный суп нужен так же, как собаки пятой нога.

Дети сели с Тетей Жозефиной за стол и в мертвом молчании принялись с трудом глотать холодную слизкую жижу. Единственным звуком было лязганье четырех зубов Солнышка о ложку. Вы, несомненно, знаете, что, когда обед проходит в полном молчании, он кажется бесконечно долгим, поэтому им показалось, что прошло несколько часов, прежде чем Тетя Жозефина наконец заговорила.

– У нас с моим дорогим мужем не было детей, мы боялись их иметь. Но знайте, я очень довольна, что вы здесь. Мне теперь часто бывает одиноко тут на холме. Поэтому когда мистер По написал про ваши неприятности, мне захотелось, чтобы вы не испытывали такого чувства одиночества, как я после утраты моего дорогого Айка.

– Айк – это ваш муж? – спросила Вайолет.

Тетя Жозефина улыбнулась, но при этом она не смотрела на Вайолет и как будто говорила сама с собой, а не с Бодлерами.

– Да, – ответила она с отсутствующим видом, и голос ее звучал словно издалека, – он был моим мужем, но он был мне больше, чем муж, – самый близкий друг, партнер по грамматике и единственный из тех, кого я знаю, кто умел свистеть с крекером в зубах.

– Наша мама тоже умела, – с улыбкой заметил Клаус. – Ее коронным номером была четырнадцатая симфония Моцарта.

– А у Айка – четвертый квартет Бетховена, – подхватила Тетя Жозефина. – Очевидно, это у них была фамильная черта.

– Как жаль, что нам не удастся с ним познакомиться, – сказала Вайолет. – Похоже, он был чудесный человек.

– Он и был чудесный, – ответила Тетя Жозефина, помешивая суп ложкой и дуя на него, хотя он был ледяной. – Мне стало так грустно, когда он умер. У меня возникло чувство, что я лишилась двух любимых вещей сразу.

– Двух? – переспросила Вайолет. – Почему двух?

– Я лишилась Айка, – ответила Тетя Жозефина, – и лишилась озера Лакримозе. Оно, конечно, никуда не делось, оно там, внизу. Но я выросла на его берегах. Я привыкла плавать каждый день. Я знала, в каком месте берег песчаный, а в каком каменистый. Знала все островки посередине озера и все пещеры вдоль его берегов. Оно было как бы моим другом. Но с тех пор как оно отняло у меня бедного Айка, я боюсь к нему подходить.

Я перестала плавать. Я больше ни разу не спускалась на берег. Я даже убрала все книжки про озеро. Единственное место, откуда я в состоянии еще глядеть на него, – это огромное окно в библиотеке.

– В библиотеке? – Лицо у Клауса прояснилось. – У вас есть библиотека?

– Разумеется, – ответила Тетя Жозефина. – Где бы я держала все мои книги по грамматике? Если вы покончили с супом, я покажу вам библиотеку.

– Я не могу больше съесть ни ложки, – сказала Вайолет. И это была чистая правда.

– Урм! – выкрикнула Солнышко, выражая свое согласие.

– Нет, нет, Солнышко, – остановила ее Тетя Жозефина. – Это грамматически неверно. Ты хочешь сказать: «Я тоже кончила есть суп».

– Урм! – настаивала Солнышко.

– Боже правый, тебе необходимы уроки грамматики, – ужаснулась Тетя Жозефина. – Тем более надо пойти в библиотеку.

Оставив тарелки с несведенным супом, Бодлеры последовали за Тетей Жозефиной по коридору, стараясь по дороге не дотрагиваться до круглых дверных ручек. В самом конце коридора Тетя Жозефина остановилась и открыла дверь, самую обыкновенную на вид, но, войдя внутрь, дети увидели комнату, которую уж никак не назовешь обыкновенной.

Она была не квадратной или прямоугольной, как бывает обычно, а огромным овалом. Одна стена была занята книгами – ряды и ряды книг, и все до единой про грамматику. Тут имелась энциклопедия существительных, ее тома были расставлены на простых деревянных полках, изогнутых по форме стены. Очень толстые книги по истории глаголов выстроились на металлических полках, начищенных до блеска. В застекленных шкафах виднелись учебники по прилагательным, как будто выставленные на продажу в магазине, а не поставленные у себя в доме. Посреди комнаты имелось несколько уютных кресел со стоявшими перед ними скамеечками для ног.

Но в целом внимание детей привлекает другая часть овала, находящаяся в дальнем конце комнаты: она представляет собой единственное огромное искривленное окно, в котором он открывается потрясающим видом на озеро Лакримозе. Когда они были рядом, они не могли стоять и смотрели на него сверху из дома.

- Я только смеюсь смотреть на озеро, - тихим голосом произнесла Тетя Жозефина. - Издали. Если я вспомню последний пикник, проведенный с моим любимым Айкомом на берегу. Я должен был ждать всего сорок пять минут. Думал, что этого достаточно.

- У него начались судороги? - спросил Клаус. После еды, плыть опасно.

Это одна причина. Но в озере Лакримозе кроется и другая. Если не прошло и часа после еды

- Пиявки? - повторила Вайолет.

- Пиявки. Они немного похожи на червей, - объявил Клаус. - У них нет глаз, и они живут в глубине водоемов,  а питаются кровью, присасываясь к телу человека.

Вайолет содрогнулась:

- Какой кошмар!

- Сву-у! - взвизгнула Солнышко. Возможно, это означало что-то вроде: «Чего же ради купаться в озере, полном пиявок?»

– Озерные пиявки, – продолжала свой рассказ Тетя Жозефина, – совсем не похожи на обыкновенных. У них по шесть рядов очень острых зубов и очень острый нос, который издалека чует любую самую малюсенькую частичку пищи. Обычно они безвредны и охотятся только на мелкую рыбешку. Но стоит им почуять пищу на человеке, как они собираются вокруг него стаями, плотно окружают его и... и... – Слезы показались у Тети Жозефины на глазах и, достав бледно-розовый платочек, она стала вытирать их. – Простите, дети. Грамматически неправильно заканчивать фразу словом «и», но я так расстраиваюсь, когда думаю об Айке, что не могу говорить о его смерти спокойно.

– Это наша вина, мы затронули эту тему, – торопливо сказал Клаус. – Мы не хотели вас расстраивать.

– Ничего, ничего, – Тетя Жозефина высморкалась. – Просто я предпочитаю вспоминать об Айке в связи с чем-нибудь другим. Он всегда любил солнце, и мне хочется думать, что где бы он ни был сейчас, там сияет солнце. Конечно, неизвестно, что происходит с человеком после смерти, но мне приятно думать, что мой муж находится где-то, где очень-очень жарко, а вам?

– Да, очень приятно, – подтвердила Вайолет. Она судорожно сглотнула. Ей хотелось сказать Тете Жозефине что-нибудь еще, но когда знаком с человеком всего несколько часов, трудно угадать, что ему хотелось бы услышать. – Тетя Жозефина, – сказала она застенчиво, – а вы не думали переехать в другое место? Может, подальше от озера Лакримозе вы чувствовали бы себя лучше?

– А мы бы поехали с вами, – добавил Клаус.

– О нет, мне не продать этот дом, – возразила Тетя Жозефина. – Я страшно боюсь агентов по продаже недвижимости.

Трое Бодлеров исподтишка обменялись взглядами. Исподтишка, то есть «пока Тетя Жозефина не смотрела на них». Им еще не приходилось слышать, чтобы кто-то боялся агентов по продаже недвижимости.

Страхи бывают двух видов – рациональные и иррациональные, а говоря проще – одни осмысленные, а другие бессмысленные. Например, бодлеровские сироты боятся Графа Олафа, и эта боязнь имеет полный смысл, поскольку он злодей, желающий погубить их. Но вот если бы они боялись лимонного пирога со взбитыми сливками, это был бы страх иррациональный, потому что лимонный пирог со взбитыми сливками вкусен и никому еще ничего плохого не сделал. Бояться чудовища, прячущегося под кроватью, рационально и осмысленно, там и в самом деле может оказаться чудовище, готовое вас слопать, но бояться агентов по продаже недвижимости иррационально, эти люди, как вам, наверное, известно, помогают покупать и продавать дома. Если не считать некоторого пристрастия к уродливым желтым пальто, самое худшее, что агент может сделать, – это показать уродливый, на ваш вкус, дом. Так что бояться их абсолютно бессмысленно.

Пока Вайолет, Клаус и Солнышко стояли и смотрели вниз на темное озеро и думали о своей новой жизни с Тетей Жозефиной, ими тоже овладел страх, и в данном случае любой, даже всемирно известный эксперт по страху затруднился бы сказать, был ли этот страх рациональным или иррациональным. Дети испугались, что с ними скоро опять приключится несчастье. С одной стороны, страх этот можно считать иррациональным, потому что Тетя Жозефина казалась славной женщиной, а признаков Графа Олафа пока не было. Но с другой стороны, Бодлерам пришлось пережить столько кошмарных приключений, что казалось рациональным думать, что совсем рядом притаилась новая беда.