что он вспомнил о своем папе. Так и дядя Чарльз сказал.
Мистер Дедал накрыл блюдо крышкой и с аппетитом принялся за еду.
- Бедняга Кристи, - промолвил он, - кажется, он совсем запутался в своих плутнях.
- Саймон, - сказала миссис Дедал, - ты не предложил соуса миссис Риордан.
Мистер Дедал схватил соусник.
- В самом деле, - воскликнул он. - Миссис Риордан, простите несчастного грешника.
Дэнти закрыла свою тарелку руками и сказала:
- Нет, благодарю вас.
Мистер Дедал повернулся к дяде Чарльзу:
- А у вас, сэр?
- Все в порядке, Саймон.
- Вам, Джон?
- Мне хватит. Про себя не забудьте.
- Тебе, Мэри? Давай тарелку, Стивен. Ешь, ешь, скорей усы вырастут. Ну-ка!
Он щедро налил соуса в тарелку Стивена и поставил соусник на стол. Потом он спросил дядю Чарльза, нежное ли мясо. Дядя Чарльз не мог говорить, потому что у него был полон рот, но он кивнул головой.
- А ведь хорошо наш приятель ответил канонику? А? - сказал мистер Дедал.
- Я не думал, что он на это способен, - сказал мистер Кейси.
- Я заплачу церковный сбор, отец мой, когда вы перестанете обращать дом Божий в трибуну для агитации.[27]
- Нечего сказать, недурной ответ, - сказала Дэнти, - своему духовному отцу. Особенно для человека, который называет себя католиком.
- Им остается винить только себя, - сказал мистер Дедал с нарочитой кротостью. - Будь они поумней, они занимались бы только религией, а не совались бы не в свои дела.
- Это и есть религия, - сказала Дэнти, - они исполняют свой долг, предостерегая народ.
- Мы приходим в дом господен, - сказал мистер Кейси, - смиренно молиться нашему Создателю, а не слушать предвыборные речи.
- Это и есть религия, - повторила Дэнти. - Они правильно поступают. Они должны наставлять свою паству.
- И агитировать с амвона? - спросил мистер Дедал.
- Разумеется, - сказала Дэнти. - Это касается общественной нравственности. Какой же это священник, если он не будет объяснять своей пастве, что хорошо и что дурно.
Миссис Дедал опустила нож с вилкой и сказала:
- Ради Бога, ради Бога, избавьте нас от этих политических споров хоть на сегодня, в такой день!
- Совершенно верно, мэм, - сказал дядя Чарльз. - Довольно, Саймон. И больше ни слова.
- Хорошо, хорошо, - скороговоркой ответил мистер Дедал.
Он решительным жестом снял крышку с блюда и спросил:
- А ну-ка? Кому еще индейки?
Никто не ответил. Дэнти повторила:
- Хорошие речи для католика, нечего сказать.
- Миссис Риордан, умоляю вас, - сказала миссис Дедал, - оставим этот разговор хоть сегодня.
Дэнти повернулась к ней и сказала:
- По-вашему, я должна сидеть и слушать, как издеваются над пастырями церкви?
- Никто против них слова не скажет, - подхватил мистер Дедал, - если они перестанут вмешиваться в политику.
- Епископы и священники Ирландии сказали свое слово, - возразила Дэнти, - им нужно повиноваться.
- Пусть они откажутся от политики, - вмешался мистер Кейси, - а не то народ откажется от церкви.
- Слышите? - сказала Дэнти, обращаясь к миссис Дедал.
- Мистер Кейси! Саймон! Довольно, прошу вас, - умоляла миссис Дедал.
- Нехорошо! Нехорошо! - сказал дядя Чарльз.
- Как! - воскликнул мистер Дедал. - И мы должны были отступиться от него по указке англичан!
- Он был уже недостоин вести народ, - сказала Дэнти. - Он жил во грехе, у всех на виду.
- Все мы грешники, окаянные грешники, - невозмутимо ответил мистер Кейси.
- Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят, - сказала миссис Риордан. - Лучше было бы ему, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и бросили его в море, нежели бы он соблазнил одного из малых сих.[28] Вот слова Священного писания.
- И очень скверные слова, если хотите знать мое мнение, - холодно заметил мистер Дедал.
- Саймон! Саймон! - одернул его дядя Чарльз. - При мальчике!
- Да, да, - спохватился мистер Дедал. - Я же говорю... Я хотел сказать... Скверные слова говорил носильщик на станции. Вот так, хорошо. Ну-ка, Стивен, подставляй тарелку, дружище. Да смотри доедай все.
Он передал полную тарелку Стивену и положил дяде Чарльзу и мистеру Кейси по большому куску индейки, обильно политой соусом. Миссис Дедал ела очень мало, а Дэнти сидела, сложив руки на коленях. Лицо у нее было красное. Мистер Дедал поковырял вилкой остатки индейки и сказал:
- Тут есть еще лакомый кусочек, называется он архиерейский кусочек. Леди и джентльмены, кому угодно?..
Он поднял на вилке кусок индейки. Никто не ответил. Он положил его к себе на тарелку и сказал:
- Мое дело предложить. Но, пожалуй, я съем его сам. Я что-то за последнее время сдал.
Он подмигнул Стивену, накрыл блюдо и опять принялся за еду. Пока он ел, все молчали.
- А погода все-таки разгулялась! - сказал он. - И приезжих много в городе.
Никто не ответил. Он опять заговорил:
- По-моему, в этом году больше приезжих, чем в прошлое Рождество.
Он обвел взглядом лица присутствующих, склоненные над тарелками, и, не получив ответа, выждал секунду и сказал с досадой:
- Все-таки испортили мой рождественский обед!
- Не может быть ни счастья, ни благодати, - процедила Дэнти, - в доме, где нет уважения к пастырям церкви.
Мистер Дедал со звоном швырнул вилку и нож на тарелку.
- Уважение! - сказал он. - Это к Билли-то губошлепу или к этому толстопузому обжоре из Арма![29] Уважение?!
- Князья церкви! - язвительно вставил мистер Кейси.
- Конюх лорда Лейтрима[30], - добавил мистер Дедал.
- Они помазанники Божий, - сказала Дэнти. - Гордость страны!
- Обжора толстопузый, - повторил мистер Дедал. - Он только и хорош, когда спит. А посмотрели бы вы, как он в морозный денек уписывает у себя свинину с капустой! Красавец!
Он скорчил тупую рожу и зачмокал губами.
- Право, Саймон, не надо так говорить при мальчике. Это нехорошо.
- О да, он все припомнит, когда вырастет, - подхватила Дэнти с жаром, - все эти речи против Бога, религии и священников, которых наслышался в родном доме.
- Пусть он припомнит, - закричал ей мистер Кейси через стол, - и речи, которыми священники и их прихвостни разбили сердце Парнеллу и свели его в могилу. Пусть он и это припомнит, когда вырастет.
- Сукины дети! - воскликнул мистер Дедал. - Когда ему пришлось плохо, тут-то они его и предали! Накинулись и загрызли, как крысы поганые! Подлые псы! Они и похожи на псов. Ей-богу, похожи!
- Они правильно сделали, - крикнула Дэнти. - Они повиновались своим епископам и священникам. Честь и хвала им!
- Но ведь это просто ужасно! - воскликнула миссис Дедал. - Ни одного дня в году нельзя провести без этих ужасных споров.
Дядя Чарльз, умиротворяюще подняв руки, сказал:
- Тише, тише, тише! Разве нельзя высказывать свое мнение без гнева и без ругательств! Право же, нехорошо.
Миссис Дедал стала шепотом успокаивать Дэнти, но Дэнти громко ответила:
- А я не буду молчать! Я буду защищать мою церковь и веру, когда их поносят и оплевывают вероотступники.
Мистер Кейси резко отодвинул тарелку на середину стола и, положив локти на стол, заговорил хриплым голосом, обращаясь к хозяину дома:
- Скажите, я рассказывал вам историю о знаменитом плевке?
- Нет, Джон, не рассказывали, - ответил мистер Дедал.
- Как же, - сказал мистер Кейси, - весьма поучительная история. Это случилось не так давно в графстве Уиклоу, где мы и сейчас с вами находимся[31].
Он остановился и, повернувшись к Дэнти, произнес со сдержанным негодованием:
- Позвольте мне заметить вам, сударыня, что если вы имели в виду меня, так я не вероотступник. Я католик, каким был мой отец, и его отец, и отец его отца еще в то время, когда мы скорей готовы были расстаться с жизнью, чем предать свою веру.
- Тем постыдней для вас, - сказала Дэнти, - говорить то, что вы говорили сейчас.
- Рассказывайте, Джон, - сказал мистер Дедал улыбаясь. - Мы вас слушаем.
- Тоже мне католик! - повторила Дэнти иронически. - Самый отъявленный протестант не позволил бы себе таких выражений, какие я слышала сегодня.
Мистер Дедал начал мотать головой из стороны в сторону, напевая сквозь зубы наподобие деревенского певца.
- Я не протестант, повторяю вам еще раз, - сказал мистер Кейси, вспыхнув.
Мистер Дедал, все так же подвывая и мотая головой, вдруг запел хриплым, гнусавым голосом:
Придите, о вы, католики,
Которые к мессе не ходят!

Он взял нож и вилку и, снова принимаясь за еду, весело сказал мистеру Кейси:
- Рассказывайте, мы слушаем, Джон, это полезно для пищеварения.
Стивен с нежностью смотрел на лицо мистера Кейси, который, подперев голову руками, уставился прямо перед собой. Он любил сидеть рядом с ним у камина, глядя в его суровое, темное лицо. Но его темные глаза никогда не смотрели сурово, и было приятно слушать его неторопливый голос. Но почему же он против священников? Ведь тогда, выходит, Дэнти права. Он слышал, как папа говорил, будто в молодости Дэнти была монахиней, а потом, когда ее брат разбогател на браслетах и побрякушках, которые он продавал дикарям, ушла из монастыря в Аллеганах. Может быть, поэтому она против Парнелла? И еще - она не любит, чтобы он играл с Эйлин, потому что Эйлин протестантка, а когда Дэнти была молодая, она знала детей, которые водились с протестантами, и протестанты издевались над литанией пресвятой девы. «Башня из слоновой кости, - говорили они. - Золотой чертог!» Как может быть женщина башней из слоновой кости или золотым чертогом? Кто же тогда прав? И ему вспомнился вечер в лазарете в Клонгоузе, темные волны, свет в бухте и горестные стоны людей, когда они услышали весть.
У Эйлин были длинные белые руки. Как-то вечером, когда они играли в жмурки, она прижала ему к глазам свои руки: длинные, белые, тонкие, холодные и нежные. Это и есть слоновая кость. Холодная и белая, вот что значит башня из слоновой кости.
- Рассказ короткий и занятный, - сказал мистер Кейси. - Это было как-то в Арклоу[32] в холодный, пасмурный день, незадолго до того, как умер наш вождь. Помилуй, Господи, его душу!
Он устало закрыл глаза и остановился. Мистер Дедал взял кость с тарелки и, отдирая мясо зубами, сказал:
- До того, как его убили, вы хотите сказать?
Мистер Кейси открыл глаза, вздохнул и продолжал:
- Однажды он приехал в Арклоу. Мы были на митинге, и, когда митинг кончился, нам пришлось пробиваться сквозь толпу на станцию. Такого рева и воя мне еще никогда не приходилось слышать! Они поносили нас на все лады. А одна старуха, пьяная старая ведьма, почему-то привязалась именно ко мне. Она приплясывала в грязи рядом со мной, визжала и выкрикивала мне прямо в лицо: Гонитель священников! Парижская биржа![33] Мистер Фокс! Китти О'Шей!
- И что же вы сделали, Джон? - спросил мистер Дедал.
- Я не мешал ей визжать, - сказал мистер Кейси. - Было очень холодно, и, чтобы подбодрить себя, я (прошу извинить меня, мадам) заложил за щеку порцию талламорского табаку, ну и, само собой, слова я не мог сказать, потому что рот был полон табачного сока.
- Ну и что же, Джон?
- Ну так вот. Я не мешал ей - пусть орет сколько душе угодно про Китти О'Шей и все такое, - пока наконец она не обозвала эту леди таким словом, которое я не повторю, чтобы не осквернять ни наш рождественский обед, ни ваш слух, мадам, ни свой собственный язык.
Он замолчал. Мистер Дедал, подняв голову, спросил:
- Ну и что же вы сделали, Джон?
- Что я сделал? - сказал мистер Кейси. - Она приблизила ко мне свою отвратительную старую рожу, а у меня был полон рот табачного сока. Я наклонился к ней и сказал: Тьфу! - вот так.
Он отвернулся в сторону и показал, как это было.
- Тьфу! Прямо в глаз ей плюнул.
Он прижал руку к глазу и завопил, словно от боли:
- Ой, Иисусе Христе, дева Мария, Иосиф! - вопила она. - Ой, я ослепла, ой, умираю!
Он поперхнулся и, давясь от смеха и кашля, повторял:
- Ослепла, совсем ослепла!
Мистер Дедал громко захохотал и откинулся на спинку стула, дядя Чарльз мотал головой из стороны в сторону. У Дэнти был очень сердитый вид, и, пока они смеялись, она не переставала повторять:
- Очень хорошо, нечего сказать, очень хорошо!
Нехорошо плевать женщине в глаза. Но каким же словом она обозвала Китти О'Шей, если мистер Кейси даже не захотел повторить его? Он представил себе мистера Кейси среди толпы: вот он стоит на тележке и произносит речь. За это он и сидел в тюрьме. И он вспомнил, как однажды к ним пришел сержант О'Нил, он стоял в передней и тихо разговаривал с папой, нервно покусывая ремешок своей каски. И в тот вечер мистер Кейси не поехал поездом в Дублин, а к дому подкатила телега, и он слышал, как папа говорил что-то о дороге через Кэбинтили.
Он был за Ирландию и за Парнелла так же, как и папа, но ведь и Дэнти - тоже, потому что однажды, когда на эспланаде играл оркестр, она ударила одного господина зонтиком по голове за то, что тот снял шляпу, когда под конец заиграли: Боже, храни королеву![34]
Мистер Дедал презрительно фыркнул.
- Э, Джон, - сказал он. - Так им и надо. Мы несчастный, задавленный попами народ. Так всегда было и так будет до скончания века.
Дядя Чарльз покачал головой и сказал:
- Да, плохи наши дела, плохи!
Мистер Дедал повторил:
- Задавленный попами и покинутый Богом народ!
Он показал на портрет своего деда направо от себя, на стене.
- Видите вы этого старика, Джон? - сказал он. - Честный ирландец - в его время люди жили не только ради денег. Он был одним из Белых Ребят[35], приговоренных к смерти. В тысяча семьсот шестидесятом году он был осужден на смерть как белый повстанец. О наших друзьях-церковниках он любил говорить, что никого из них с собой за стол не посадит.
Дэнти вспыхнула:
- Мы должны гордиться тем, что нами управляют священники! Они - зеница ока Божьего. Не касайтесь их, говорит Христос, ибо они - зеница ока Моего[36].
- Выходит, нам нельзя любить свою родину? - спросил мистер Кейси. - Нельзя идти за человеком, который был рожден, чтобы вести нас?
- Изменник родины, - возразила Дэнти. - Изменник, прелюбодей! Пастыри нашей церкви правильно поступили, отвернувшись от него. Пастыри всегда были истинными друзьями Ирландии.
- И вы этому верите? - сказал мистер Кейси.
Он ударил кулаком по столу и, сердито сдвинув брови, начал отгибать один палец за другим.
- Разве ирландские епископы не предали нас во времена унии, когда епископ Лэниган поднес верноподданнический адрес маркизу Корнуоллису?[37] Разве епископы и священники не продали в тысяча восемьсот двадцать девятом году чаяния своей страны за свободу католической религии? Не обличили фенианского движения с кафедры и в исповедальнях? Не обесчестили прах Теренса Белью МакМануса?[38]
Лицо Кейси гневно пылало, и Стивен чувствовал, что и его щеки начинают пылать от волнения, которое поднималось в нем от этих слов.
Мистер Дедал захохотал злобно и презрительно.
- О Боже, - вскричал он. - Я и забыл старикашку Пола Коллена. Вот еще тоже зеница ока Божьего!
Дэнти перегнулась через стол и выкрикнула в лицо мистеру Кейси:
- Правильно, правильно! Они всегда поступали правильно! Бог, нравственность и религия прежде всего!
Миссис Дедал, видя, как она разгневана, сказала ей:
- Миссис Риордан, поберегите себя, не отвечайте им.
- Бог и религия превыше всего! - кричала Дэнти. - Бог и религия превыше всего земного!
Мистер Кейси поднял сжатый кулак и с силой ударил им по столу.
- Хорошо, - крикнул он хрипло, - если так - не надо Ирландии Бога!
- Джон, Джон! - вскричал мистер Дедал, хватая гостя за рукав.
Дэнти застыла, глядя на него в ужасе: щеки у нее дергались. Мистер Кейси с грохотом отодвинул стул и, перегнувшись к ней через весь стол, стал водить рукой у себя под глазами, как бы отметая в сторону паутину.
- Не надо Ирландии Бога! - кричал он. - Слишком много его было в Ирландии. Хватит с нас! Долой Бога!
- Богохульник! Дьявол! - взвизгнула Дэнти, вскакивая с места, и только что не плюнула ему в лицо.
Дядя Чарльз и мистер Дедал усадили мистера Кейси обратно на стул, они пытались успокоить его. Он смотрел перед собой темными, пылающими глазами и повторял:
- Долой Бога, долой!
Дэнти с силой оттолкнула свой стул в сторону и вышла из-за стола, уронив кольцо от салфетки, которое медленно покатилось по ковру и остановилось у ножки кресла. Миссис Дедал быстро поднялась и направилась за ней к двери. В дверях Дэнти обернулась, щеки у нее дергались и пылали от ярости, она крикнула на всю комнату:
- Исчадие ада! Мы победили! Мы сокрушили его насмерть! Сатана!
Дверь с треском захлопнулась.
Оттолкнув державших его, мистер Кейси уронил голову на руки и зарыдал.
- Несчастный Парнелл! - громко простонал он. - Наш погибший король!
Он громко и горько рыдал.
Стивен, подняв побелевшее от ужаса лицо, увидел, что глаза отца полны слез.
*
Стоя небольшими группами, мальчики разговаривали. Один сказал:
- Их поймали у Лайонс-Хилл[39].
- Кто поймал?
- Мистер Глисон с помощником ректора. Они ехали в кэбе.
Тот же мальчик прибавил:
- Мне это рассказал один из старшего класса.
Флеминг спросил:
- А почему они бежали?
- Я знаю почему, - сказал Сесил Сандер. - Потому что стащили деньги из комнаты ректора.
- Кто стащил?
- Брат Кикема. А потом они поделились.
- Но это ведь воровство. Как же они могли?
- Много ты знаешь, Сандер! - сказал Уэллс. - Я точно знаю, почему они удрали.
- Почему?
- Меня просили не говорить, - сказал Уэллс.
- Ну расскажи, - закричали все. - Не бойся, мы тебя не выдадим.
Стивен вытянул голову вперед, чтобы лучше слышать. Уэллс огляделся по сторонам, не идет ли кто. Потом проговорил шепотом:
- Знаете церковное вино, которое хранится в ризнице в шкафу?
- Да.
- Так вот, они выпили его, а когда стали искать виновных, по запаху их и узнали. Вот почему они скрылись, если хотите знать.
Мальчик, который заговорил первым, сказал:
- Да, да, я тоже так слышал от одного старшеклассника.
Все молчали. Стивен стоял среди них, не решаясь проронить ни слова, и слушал. Его чуть-чуть мутило от страха, он чувствовал слабость во всем теле. Как они могли так поступить? Он представил себе тихую темную ризницу. Там были деревянные шкафы, где лежали аккуратно сложенные по сгибам стихари. Это не часовня, но все-таки разговаривать можно только шепотом. Тут святое место. И он вспомнил летний вечер, когда его привели туда в день процессии к маленькой часовне в лесу, чтобы надеть на него облачение прислужника. Странное и святое место. Мальчик, который держал кадило, медленно размахивал им взад и вперед в дверях, а серебряная крышка чуть-чуть оттягивалась средней цепочкой, чтобы не погасли угли[40]. Уголь был древесный, и, когда мальчик медленно размахивал кадилом, уголь тихонько горел и от него шел кисловатый запах. А потом, когда все облачились, мальчик протянул кадило ректору и ректор насыпал в него полную ложку ладана, и ладан зашипел на раскаленных углях.
Мальчики разговаривали, собравшись группками там и сям на площадке. Ему казалось, что все они стали меньше ростом. Это оттого, что один из гонщиков, ученик второго класса, накануне сшиб его с ног. Велосипед столкнул его на посыпанную шлаком дорожку, и очки его разлетелись на три части, и немного золы попало в рот.
Вот поэтому мальчики и казались ему меньше и гораздо дальше от него, а штанги ворот стали такими тонкими и далекими, и мягкое серое небо поднялось так высоко вверх. Но на спортивной площадке никого не было, потому что все собрались играть в крикет; некоторые говорили, что капитаном будет Барнс, другие считали, что Флауэрс. И по всей площадке бросали, наподдавали и запускали в воздух мячи. Удары крикетной биты разносились в мягком сером воздухе. Пик, пак, пок, пек - капельки воды в фонтане, медленно падающие в переполненный бассейн.
Этти, который до сих пор помалкивал, тихо сказал:
- И все вы не то говорите.
Все повернулись к нему.
- Почему?
- А ты знаешь?
- Кто тебе сказал?
- Расскажи, Этти!
Этти показал рукой через площадку туда, где Саймон Мунен прогуливался один, гоняя ногой камешек.
- Спросите у него, - сказал